Книга Анна Лоуренс, страница 27 – Марина Рябченкова

— Они осуждают, — говорит женщина в синем пеньюаре, насмешливо помахав им рукой. Некоторые из них сразу отворачиваются. — Ты пока хорошо выглядишь, — говорит она мне. — Так что мой тебе совет: когда твой врач захочет тебя, не упрямься слишком долго, и тогда твоя жизнь станет сносной.

Хмурю брови, а женщина ухмыльнулась:

— Просто совет, а поступай как знаешь.

— Я не задержусь здесь, — сказала я, а в ответ слышу грустный смешок.

Женщина протяжно затягивается и на выдохе говорит:

— Я здесь уже год, и за это время больницу не покинули даже те, кого вывезли ногами вперед, — подразумевает она местное кладбище. Смотрит на меня. — Тебя ведь муж сюда привел. Что натворила?

— Предложила развод.

Женщина громко рассмеялась. Санитар обратил на нас волчий взгляд, но быстро вернулся в исходное состояние.

— Когда Дориан разбогател, решил, что я ему больше не нужна. Привез меня сюда и получил развод. Тихо.

«Закон допускает развод, если болезнь супруга обременяет жизнь другого…», — вспомнилось мне.

— Когда мы становимся не нужны, нас привозят сюда. Врачи ставят диагноз и запирают здесь навсегда, — ее взгляд метнулся к женщине, что сидит за шахматной доской. Глаза той женщины пусты и безжизненны. — Бетти. Ее привез муж. Получил развод и женился на девчонке только из колледжа. Бетти — моя первая подруга здесь. После завтрака мы начинали день с игры в шахматы, много говорили о том, что совсем скоро нас выпишут, потому что мы здоровы, но время идет, а мы все здесь… А это Нора, — указывает на женщину, прислоненную лбом к стене и бормочущей что-то себе под нос. — Моя вторая подруга.

— Давно? — не скрывая ужаса, спрашиваю я.

— Шесть месяцев.

— Но она явно нездорова, — опешила я.

— После электрошоковой терапии с тобой будет то же самое, — затягивается, выразительно уставившись на мой рассеченный лоб. — Так что веди себя смирно.

Наступила долгая пауза. Будто время остановилось и я наконец изрекла:

— Анна Стоун.

— Ева Нельсон, — лениво смахнув пепел в пепельницу, смотрит прямо перед собой. — Надеюсь, ты продержишься дольше моих первых подруг, Анна Стоун.

Когда меня отвели в кабинет лечащего врача, была удивлена тем, что им оказался молодой доктор.

— Меня зовут Клайд Коллинс. Присаживайтесь, миссис Стоун, — с любопытством рассмотрев меня, мужчина показывает на стул напротив своего стола.

У доктора Коллинса глубокие синие глаза, белая кожа и темные волнистые волосы. Поверх синей рубашки накинут белый халат. Расслышав его приятный бархатный голос, прихожу к выводу, что передо мной мужчина не старше тридцати.

Нерешительно прохожу по скрипучему деревянному полу и сажусь на стул. Осторожно осматриваюсь по сторонам: маленький кабинет с голубыми стенами, большое окно. В дальнем углу комнаты шкаф — в нем очень много книг. Несколько толстых томов в красных и зеленых переплетах лежат на письменном столе доктора.

Стоит полдень. В кабинете очень светло.

Пока я осматриваюсь, мистер Коллинс просматривает папку с личным делом.

— Здесь сказано, что вы упали в душевой, — резко поднимает от бумаг глаза и показывает на мой рассеченный лоб. — Как вы себя чувствуете?

Припомнив болезненный удар о стену, поджимаю губы и говорю:

— Хорошо.

— В больнице вам комфортно?

— Сносно.

— Вас что-то беспокоит? — спрашивает Клайд Коллинс. У доктора доверительный взгляд.

— Меня поливали из шланга и проводили осмотр в спартанских условиях, — сухо замечаю я. — Комфорта мало.

— Вы оказали сопротивление персоналу, такие условия — вынужденная мера.

— Унизительная.

— Но это позади, а сейчас с вами хорошо обращаются?

— Да, — не сразу отвечаю я, благоразумно решив, что некоторые подробности лучше опустить.

— Давайте приступим, миссис Стоун. Расскажите немного о себе, — облокотившись о спинку кресла, предлагает он.

Не сразу, я заговорила:

— Анна Стоун. 28 февраля 1933 года рождения. Окончила старшую школу Илсити. Поступила в колледж искусств. Имела неосторожность выйти замуж за обиженного неудачника, и теперь я здесь.

Доктор Коллинс задумался. Подтягивается к столу и, сложив руки перед собой, предлагает:

— Поступим вот как, я буду задавать вопросы о некоторых эпизодах вашей жизни, а вы ответите на них. Договорились?

— А вам откуда известно о них? — осторожно спрашиваю я.

— Я имел удовольствие беседовать с вашей матушкой.

— Мама знает о том, что я здесь, но не пожелала меня увидеть? — поразилась я.

— В интересах больного посещения запрещены.

— Или в интересах больницы, — необдуманно замечаю я.

— Что вас беспокоит, миссис Стоун? — опять прямо спрашивает доктор Коллинс. Голос стал тверже.

В груди все клокочет! Я изолирована от внешнего мира. Приходил ли Джон за мной или пытался хотя бы увидеть, остается только гадать.

Смотрю на мистера Коллинса, а он смотрит на меня.

— Вы хотели задать мне вопросы, доктор, — напоминаю я. Голос звучит резко.

Взгляд доктора остался таким же доверительным, и он спокойно спрашивает:

— Что вы сейчас чувствуете?

— Раздражение.

— С чем оно связано?

— Я среди тех, кому нет до меня дела. Я была бы очень рада увидеть собственную мать, перекинуться с ней хотя бы одним словом… Но нельзя.

— Все не так плохо, — подбадривает он. — В рождество посещения разрешены.

— Ну, это все меняет.

— Воздержитесь от язвительного тона, — голос мужчины по-прежнему спокойный, но в интонации слышу предупреждение. На этом ничего не закончилось, от меня терпеливо ждут ответ.

— Хорошо, — смиренно говорю я.

— Хорошо, — голос доктора стал прежним, мягким. — Обратимся к вашему прошлому, миссис Стоун, и начнем мы с детства. Матушка подарила вам игрушку, когда вам исполнилось восемь. Что это была за игрушка?

Что это за вопрос такой? Об этом запросто не вспомнит и сама Анна.

Сердце бьется так, будто еще немного, и оно выскочит из груди.

— Кукла, — выдаю я стандартный ответ.

Доктор Коллинс оценивает меня внимательным взглядом, затем обращается к бумаге и делает запись, невесело сообщив, что это был пони.

— В восемь лет у меня была масса игрушек. Неудивительно, что я не всех их помню.

— Допускаю, — отозвался он. — Но эту игрушку для вас связала ваша матушка собственными руками. Это единственная вещь вашего детства, которую вы сохранили до сегодняшнего дня.