Книга Гарем, страница 16 – Патриция Грассо

— Тебе лишь бы поспорить.

Халиду не стоило особых усилий стащить ее с ложа, приподнять на руках, а потом выпустить, уронив в горячую воду.

Эстер притворилась, что сохраняет спокойствие, — даже для доказательства сонно зевнула.

— Как же я вымоюсь без банщицы?

— Без кого? — Халиду было незнакомо это слово.

— У каждой леди есть своя служанка.

— У рабынь — нет, — довел до ее сведения Халид-бек.

— Как же тяжко быть рабыней, — вздохнула Эстер. — Но я…

Даже будучи беспомощной и поднятой в воздух, словно игрушка могучими руками принца, девица искала аргументы в споре.

— …все-таки я леди.

— Судя по твоему поведению, ты не леди, а строптивая упрямая девица. Да еще и выражаешься как торговка рыбой. Так изъясняются у вас на острове только женщины низкого происхождения.

Эстер оторопела. Значит, он все слышал и понимает ее родной язык? Она никак не могла решить — продолжить ли сражение, трепыхаясь в его руках, или заключить мирный договор на определенных условиях.

— Я вымоюсь, но только в уединении. Если ты будешь так добр, что покинешь меня на несколько минут, я буду тебе благодарна.

— Я не добр, и в твоей благодарности, рабыня, не нуждаюсь. Но требую от тебя опрятности. Сейчас я уйду, но, когда вернусь, ты должна предстать чистой перед взором мерзкого зверя, за которого ты меня принимаешь. Я могу обернуться и зверем, но лучше тебе не видеть, как я щелкаю зубами и рву жертву на части…

— Конечно, я с удовольствием искупаюсь. — Эстер была готова согласиться со всем, лишь бы он поскорее удалился.

— А ты не собираешься снять сорочку? — поинтересовался Халид. — Как же ты будешь мыться в одежде?

— Да-да. Я сниму ее.

— Ну?

— Что ну?

— Снимай сорочку. Или мне помочь тебе? Эстер молчала.

— Что ты должна сказать, если господин предлагает тебе помощь?

— Спасибо.

Халид свирепо взглянул на нее, и она быстро поправилась:

— Благодарю тебя, мой милостивый господин, Халид-бек. Раздень меня, пожалуйста.

Ирония, прозвучавшая в ее голосе, не укрылась от турка, но он предпочел оставить ее без внимания и удалился с нарочитым достоинством. Каждый из них играл свою роль, — только одному актеру спектакль доставлял удовольствие, а другой все больше погружался в бездну отчаяния.

За пределами душного шатра Халид вновь стал прежним Халид-беком, грозой иноверцев. Мечом Аллаха.

— Скачи с посланием к Михриме, — обратился он к доверенному слуге.

— К твоей матушке? О, как я рад буду снова лицезреть ее, — просиял Абдулла.

— Скажи ей, чтобы она купила на невольничьем рынке говорящего по-английски и по-французски евнуха. И пусть его доставят в мой городской дом. Мы скоро туда прибудем.

— Евнуха? — переспросил Абдулла в недоумении.

— А кто, по-твоему, будет переводить тарабарщину, которую она произносит, и обслуживать ее?

— Ты покупаешь раба для рабыни?! — Абдулла не верил своим ушам. — Не сошел ли ты с ума? Может, ты забыл, что сотворил граф Белью и сколько им пролито крови твоих родных?

Халид обеими руками вцепился в тощего слугу и вздернул его в воздух, держа за воротник.

— Не злоупотребляй нашей давней дружбой и не переусердствуй в мудрых советах, — прошипел он, и шрам на его лице побелел.

— Прости, господин, — извинился Абдулла. — Я стал слишком несдержан на язык.

Халид освободил его от своей хватки, опустил на землю, потрепал по плечу.

— Я ничего не забыл, друг мой Абдулла, и не успокоюсь, пока за пролитую кровь не будет заплачено кровью и смерть брата моего и сестры моей не найдет возмездия.

— Что ж! За тобой последнее слово, Халид-бек. Я передам послание твоей матери, и ты получишь то, чего желаешь.

Абдулла с поклоном удалился, а Халид возвратился в шатер.

При виде его Эстер, словно превратившись в русалку, нырнула в бадью с головой, плеснув воду на столь ценимый Халидом ковер, но хозяин изобразил на лице полное равнодушие и не удостоил даже мимолетного взгляда купающуюся красавицу. Вместо этого Халид занялся исследованием содержимого ее сундука.

Он извлек оттуда юбку и блузку, показал ей.

— Когда закончишь нырять и вытрешься, надень вот это. Впоследствии тебе подберут более подходящее одеяние.

— То, что в сундуке, все мне одинаково подходит. И, как видишь, все вещи пошиты из отличного материала.

— Твоего тут ничего нет. То, что было твоим, стало теперь моим, не забывай об этом.

Вынув одно из платьев, Халид обнаружил что-то в его кармашке. Он запустил туда пальцы и… чуть не раздавил, словно ядовитое насекомое, крохотный медальон с миниатюрным портретом своего смертельного врага.

На него взирал Савон Форжер де Белью, правда несколько приукрашенный художником. Халид, слегка опомнившись от приступа бешенства, перевел взгляд на Эстер, и девица, напуганная зрелищем побелевшего шрама и искаженного ненавистью лица Халида, вновь скрылась под водой в бадье.

А он? О чем в это мгновение размышлял он?

Как мог Халид-бек поддаться чарам и поверить в наивность и искренность невесты графа де Белью?

Он почти расслабился, растаял, истек медом почти, но не совсем.

Страшное выражение лица Халида привело в ужас только что вынырнувшую из воды Эстер, но она поняла, что уже никакая водная преграда ее не спасет и опасность надо встречать с открытым забралом.

На ее счастье, гнев Халида обрушился не на нее саму, а на ни в чем не повинную вещицу. Турок смял в пальцах медальон, швырнул под ноги, надавил на него сапогом, а потом, словно безумный, выбежал прочь из шатра.

Эстер решила, что наступил самый удобный момент покончить с уже изрядно надоевшим ей купанием.

Она вылезла из воды, обтерлась насухо и поспешно натянула на себя то из одежды, что выбрала себе по вкусу.

Девушка подняла вдавленный в ворс ковра медальон. Повреждения, причиненные портрету Халидом, несколько облагородили внешность изображенного на нем графа. Так подумалось Эстер. Но что ей делать с этой миниатюрой? Ее позиции и так весьма шатки, и ей не стоит лишний раз приводить в бешенство Султанского Пса.

Она долго озиралась по сторонам в поисках подходящего места, и наконец оно было найдено. Глаза ее заблестели от восторга, потому что осенившая ее идея была просто гениальна. Проследовав в самый темный уголок шатра, она уронила изображение герцога де Форжера в ночную посуду.