Книга Маскарад, страница 94 – Бренда Джойс

Она отступила.

— Не знаю, — выдохнула она, начав дрожать.

Это не могло означать, что он подразумевал… разумеется, он не ухаживал за ней!

Взгляд его глаз был очень нежным.

— Вы не знаете? — весело спросил он.

Она решила, что должна уйти — а на самом деле убежать! Джорджи развернулась и направилась к двери, но он схватил ее сзади за плечи. Он резко развернул ее, и она оказалась в его объятиях. Сердце не слушалось ее. Она по уши влюбилась. Теперь она осмелилась признать, что восхищалась им и хотела его с того момента, как положила на него глаз.

Но из этого не могло выйти ничего хорошего. Он был не для нее. Она знала это с самого начала.

— Я отправил вам цветы, Джорджина, как знак моей симпатии и моего восхищения вами, — произнес он, глядя ей в глаза.

Должно быть, он шутит. Она отстранилась и оказалась спиной к стене.

— Рори, пожалуйста! — Она подняла дрожащую руку. — Мы оба знаем, что я не та женщина, которая вызывает симпатию или восхищение мужчин.

Он заморгал.

— Я думала, вы пришли извиниться за прошлый вечер! — воскликнула она и почувствовала, как ее щеки краснеют от одного лишь упоминания того вечера.

— «Извиниться»? — в удивлении эхом повторил он.

Она кивнула:

— Да, извиниться за такие вольности.

— «Вольности»?

— Ваше извинение принято, — торопливо сказала Джорджи. — Я знаю, вы лучший друг Лизи и любимый родственник Элеонор, поэтому наши пути будут пересекаться. Но лучше, если мы больше никогда не будем говорить об этом!

Он покачал головой и схватил ее за руку.

— Я не прошу прощения за то, что поцеловал вас, Джорджина Мей, — проворчал он.

И она знала, что он собирается сделать. Он притянул ее к себе, и она напряглась, отчаянно желая избежать его поцелуя и еще отчаяннее желая принять его. Он проигнорировал ее и быстро приник к ее рту.

Джорджи сдалась. И когда он целовал ее, она почувствовала желание внизу живота, бесстыдное и настойчивое. Она прижалась к нему, открыв рот, желая еще большей близости. Он отстранился, тяжело дыша, его взгляд был разгоряченный и пристальный.

Джорджи не могла говорить. Ее губы дрожали, все тело дрожало. Она прижала руку ко рту.

— Почему? — спросила она; она не могла дышать после такого потрясающего поцелуя. — Почему вы делаете это со мной?

Он взял ее за руку:

— Потому что я не хочу притворяться, будто между нами ничего нет! С момента нашей первой встречи я пытался не видеть то, чем вы действительно являетесь, — самой удивительной женщиной, которую мне когда-либо посчастливилось встретить.

Джорджи вскрикнула в страхе и все-таки смея надеяться.

— Вы не можете так считать! Пожалуйста, не льстите мне, если вы так не думаете!

— Я не охотник за женщинами, как вы, кажется, думаете обо мне, — сказал он. — Когда вы будете доверять мне?

Джорджи уставилась на него. Ей потребовалось время, чтобы собрать свои разрозненные мысли.

— Я боюсь.

Он смягчился:

— Почему? Я никогда не восхищался женщиной больше и никогда не желал ее больше.

Она почувствовала дрожь в коленях и самое острое желание. Он обнял ее.

— Не бойтесь, — прошептал он. — По крайней мере, меня.

Джорджи положила руки ему на грудь, хотя ничего хорошего из этого не вышло, поскольку большая часть его тела была прижата к ее. Смела ли она верить, доверять ему сейчас?

— Я только и делаю, что думаю о вас последние три дня, — сказал Рори, встретившись с ее глазами. — Я только и делаю, что думаю о нас.

Джорджи застыла; ее сердце билось с взрывной силой.

— Я не понимаю.

— Я беден, Джорджина, — прошептал он, — и по многим стандартам я даже не джентльмен.

Джорджи с недоверием покачала головой.

— Я бы никогда не стала судить о мужчине по его финансовому состоянию, — твердо произнесла она.

— Вы могли бы — и вам следует — добиться большего, — резко сказал Рори.

Что, если он откровенен?

— Я не хочу добиваться лучшего, — прошептала Джорджи.

И это была правда — правда, которой она больше не могла избегать.

Он взял ее руку, поднес к губам и поцеловал. Затем посмотрел на нее, его взгляд сделался томным, и Джорджи почувствовала полуобморочное состояние от желания.

— Я обедневший дворянин, — прошептал он. — Я зарабатываю себе на жизнь. Может, я унаследую состояние Элеонор, а может, и нет. Я не имею право делать это — не сейчас, не при таких обстоятельствах.

— Делать что? — воскликнула Джорджи, но она догадывалась, что ее самая смелая и сокровенная мечта становится реальностью.

Он наклонился и поцеловал ее в губы; Джорджина думала, что умрет от такого сочетания желания и любви.

— Я хочу, чтобы ты стала моей женой, Джорджина, но я пойму, если ты откажешь мне.

Джорджи выдохнула.

Рори приник к ее губам в поцелуе.

Бланш уехала, а Лизи стояла в холле, не понимая, что случилось. Она была поражена признанием Бланш о том, что та не хочет выходить замуж. Однако поняла она и то, что это вовсе не означает, что Бланш и Тайрел не поженятся. Только одно было ясно наверняка — Бланш очень милосердна, добра и достойна. Самообладание постепенно возвращалось к ней, и теперь, оглядываясь назад, она жалела, что не спросила Бланш, как дела у Нэда с Тайрелом.

Проходя мимо библиотеки, Лизи услышала оттуда какой-то шум. Она не придала этому значения, подумав, что служанка убирает комнату. Дверь была закрыта, что было странно, но она не задержалась возле нее. Затем Лизи услышала голоса.

Она не могла ошибиться в мужском голосе, — он принадлежал Рори. Внезапно Лизи вспомнила, как пристально он смотрел на Джорджи несколько вечеров назад. Инстинкт переполнил ее, и она не медлила. Она открыла дверь, уверенная в том, что Рори и ее сестру нельзя оставлять одних.

Джорджи была на диване в объятиях Рори; они страстно целовались.

И Лизи испугалась. Ее собственная жизнь пролетела у нее перед глазами — ее любовь к Тайрелу, их короткая, страстная и достойная порицания связь, ее падение и позор, горе и разрыв.

В тот момент Лизи знала, что никогда не позволит Джорджи страдать так, как она. Она знала, что защитит свою сестру любой ценой. Хотя дверь была открыта, она громко постучала в нее, четыре или пять раз.

Рори вскочил с дивана, повернувшись к ней. Он покраснел.

Лизи недоверчиво посмотрела на сестру, которая была так ошеломлена, что могла лишь моргать.