Онлайн книга «Бал жертв»
|
— Пойдем со мной! — Куда? — спросил мальчик. — Посмотреть, что сделалось с Публиколой. Заяц зажег толстую свечу, находившуюся в передней у входа в погреб, и сказал Брюле: — Вы два раза сделали большую неосторожность, папаша. — Какую? — Не взяли вашего оружия. — Ах! Это правда! Но этого уже со мною не случится. Он взял свое ружье. У Зайца со вчерашнего дня ружье висело на перевязи; только теперь он взвел курок. Брюле сошел первый с ключом от погреба. Заяц нес свечу и освещал лестницу. У двери погреба, служившего тюрьмою Публиколе, Брюле прислушался: слышалось громкое храпение. — Он спит, — сказал Брюле. Фермер взял ружье в руку и осторожно отворил дверь, в то же время Заяц направил вперед свечу, но храпение продолжалось. Тогда отец и сын его приметили Публиколу, лежавшего на спине; ноги и руки его были по-прежнему крепко связаны. — Хорошо, — сказал Брюле, которому не пришло в голову осмотреть веревки, — он, верно, был пьян вчера вечером и теперь просыпает хмель. — Вы сюда посадите Курция? — спросил Заяц. — Разумеется. — Зачем? — Они будут беседовать между собой, — с насмешкой сказал Брюле. По приказанию отца Заяц воротился наверх, и два солэйских лакея схватили Курция, который ругался и кричал, и спустили его в погреб. Но крики Курция не разбудили Публиколу. — Берегись, гражданин! — сказал Брюле Курцию. — Ты разбудишь твоего товарища. Положив его рядом с Публиколой, Брюле вышел из погреба, запер дверь и положил ключ в карман. — Теперь, — сказал он Зайцу, — мы с тобой закусим и выпьем. — Как скажете, — отвечал Заяц. Они прошли в столовую. Доверие, которое Машфер оказал Брюле и его сыну, произвело странное впечатление на людей замка, по большей части прежних служителей дома де Верньер, заклятых врагов Солероля и преданных его жене. Между ними был старик, по имени Клеман, бывший камердинером покойного маркиза. Клеман немного из трусости, а немного из преданности к Элен де Верньер остался в Солэе и сохранил некоторую власть над слугами. Между тем как Брюле и Заяц запирали Курция в погреб, где спал пьяный Публикола, Клеман говорил таким образом с людьми замка: — Мои добрые друзья, я думал так, как вы, что Брюле, всегда слывший честным человеком, был каналья, и все это думали так, как я, видевши, что он был на «ты» с этим негодяем Солеролем; но теперь надо признаться, что это было притворство. — А! Вы думаете, дядя Клеман? — наивно спросил один лакей. — Думаю ли! Доказательством служит то, что он выдал Солероля Машферу. — Это правда. — Итак, я думаю, что ему надо повиноваться. — Как вам, — сказали несколько голосов. Поэтому, когда Брюле вышел из погреба в столовую, ему поклонились, как хозяину. — Что ты об этом думаешь? — сказал фермер, толкнув Зайца под локоть. — О чем? — спросил Заяц. — Видишь, как к нам почтительны! — О да! Не велеть ли подать нам жареного цыпленка, папаша? — И лучшего вина! Заяц ударил кулаком по столу и стал приказывать. Лакеи спешили служить. Отец и сын сели за стол и ели, как дворяне. Они напились старого вина и начали разговаривать: — Что вы думаете обо всем этом, папаша? — Это зависит от того, каков будет конец, — отвечал Брюле, который, как хитрый бургундец, никогда не выражал ясно своих мыслей. — Мне кажется, однако, что мы здесь, как у себя дома. — Еще бы! — И делаем здесь, что хотим. — При Солероде было то же самое, а теперь этому скоро будет конец. — Как это? — Если роялисты будут иметь успех, я сделаюсь опять фермером. — Так! — А если не успеют, то им перережут шею и нам также, но это все равно, — продолжал Брюле, на минуту нахмуривший брови, — я не раскаиваюсь, что я переменил начальника. — И я также, платят хорошо. — А я мщу, — сказал Брюле с мрачным видом. — Так как мы одни, скажите, папаша, мне, как вы думаете, убьют они Солероля? — Еще бы! — Но когда? — Машфер дал мне обещание уведомить меня, когда час Солероля пробьет… О! — прибавил Брюле, сжав в руках ручку ножа. — Если им понадобится палач, я готов. Я изрублю его в куски, как сосиску. — Вы его очень ненавидите? — Он хотел отнять у меня твою мать… Заяц, сделавшийся философом, слегка пожал плечами. — Это все глупости! — сказал он. — Самое главное, что нам дадут денег, сколько мы захотим… При слове «деньги» Брюле, погрузившийся в мрачные размышления, вдруг вздрогнул. — Здесь должны быть деньги, — сказал он. — Это правда, — отвечал Заяц. — У начальника бригады были деньги, у мадам Солероль, которая убежала чуть не в рубашке, также были… — Притом есть белье и столовое серебро. Брюле пожал плечами. — Нет, — сказал он, — этого грабить нельзя. — Почему? — Потому что рано или поздно надо будет возвратить серебро или белье. — А деньги не возвращаются, — сказал Заяц с простодушным видом, который тотчас внушил подозрение его отцу. — Конечно, нет. — Как это? — У Солероля были деньги или нет, но так как он не рассказывал о своих делах жене… — Она не знает ничего. — Решительно ничего. Если мы найдем деньги, от нас их не потребуют. — Это правда, папаша. Заяц принял веселый вид и налил себе вина. — Ты приходил в замок чаще меня и, наверное, знаешь более меня привычки Солероля. — И да, и нет. Вот, например, я никогда не знал, куда он кладет деньги, — холодно сказал Заяц. Брюле искоса посмотрел на сына, потом опять налил ему вина. Но Заяц сказал ему: — Вы напрасно хотите напоить меня пьяным. Я буду пьян, как стелька, но ничего не скажу. — Даже отцу? — По двум причинам: во-первых, каждый за себя — прекрасная пословица. — А во-вторых? — Я решительно ничего не знаю. — Правда? — спросил фермер, прямо смотря в лицо сыну. Заяц бесстрастно выдержал блеск отцовского взгляда. |