Книга Шрамы как крылья, страница 49 – Эрин Стюарт

– Ты не шутишь? – Пайпер потрясает руками в воздухе. – Асад? Чокнутый ботан с избыточной жестикуляцией? Это по нему ты так вздыхала все это время? А ты ему нравишься?

– Иногда мне кажется, что да.

Его ладонь в моей руке, его слова о моем похожем на звезду шраме, его манера вести себя…

Пайпер цокает языком и качает головой.

– Даже не знаю, что сказать. Асад производит впечатление главного кандидата во френдзону.

– Думаешь, я не смогу ему понравиться?

– Я не об этом…

– Да кто вообще может в меня влюбиться, верно? – с комом в горле спрашиваю я.

Пайпер примирительно протягивает ко мне руки.

– Эй-эй, остынь. Встречайся с кем хочешь, мне все равно. Я просто пытаюсь защитить тебя.

Я отворачиваюсь и перевожу взгляд на первые звезды, которые почему-то расплываются у меня перед глазами. Не нужно было говорить Пайпер об Асаде.

– Твоя защита больше похожа на захват заложников. Не дружить с Кензи. Не влюбляться в Асада. В последнее время у тебя слишком много правил для моей жизни.

Даже не глядя на Пайпер, я знаю – она пристально на меня смотрит.

– Я не знала, что моя дружба для тебя такая обуза, – резким тоном отвечает она.

Молчание между нами сгущается с каждой секундой, и я не спорю с ней. Батут мягко покачивается, когда мы отворачиваемся друг от друга. Наконец раздается автомобильный сигнал – мама Пайпер подъезжает к дому.

Пайпер цепляется за край батута. Я пытаюсь помочь ей, но она отталкивает мою руку.

– Не хочу быть обузой.

Я стою как бесполезная дура, пока Пайпер с трудом усаживается в кресло. Она едет через мой дом, а я иду позади. Пайпер самостоятельно съезжает с крыльца, едва не свалившись.

– Это всего один вечер, – говорю я, пока она едет к машине матери.

Чернильные крылья на ее спине бешено хлопают.

Пайпер не оглядывается, и я закрываю дверь.

На следующий день Пайпер как всегда едет рядом со мной по коридору, но мы почти не разговариваем. За весь день я лишь похвалила ее стрижку, да и то из вежливости – по голове подруги словно газонокосилка прошлась.

Рваные пряди делают ее татуировку и шрамы еще более заметными, да и майка на тонких лямках не помогает.

Пайпер сказала, ей захотелось что-нибудь изменить в себе.

Я не пригласила ее помочь мне собраться на «Злую» в пятницу вечером, вместо нее мне помогает Кора. Она изо всех сил старается исполнить роль подружки, пока я примеряю пятый наряд.

– Очаровательно, – говорит она, когда я надеваю юбку-карандаш и туфли-лодочки.

Я снимаю их, и примерка продолжается.

Наконец я останавливаю выбор на черных брюках и серебристой блузке – в основном из-за того, что они закрывают бо́льшую часть тела. Пайпер съязвила бы, что я похожа на шестнадцатилетнюю охотницу на мужчин, которая навечно застряла во френдзоне.

Асад, наверное, ни на секунду не задумывается при выборе одежды.

Я повязываю на голову зеленую бандану. Она категорически не подходит к остальной одежде, но ее желто-зеленый оттенок напоминает о Злой Ведьме Запада, и, если я хоть немного знаю Асада, эта отсылка ему понравится.

Глядя в зеркало, я приподнимаю уголок глаза.

– Еще три дня.

Кора открывает дверь и принимается расспрашивать Асада о том, давно ли он получил права, какой у него номер телефона и во сколько он привезет меня домой.

Когда я вхожу в комнату, наступает неловкое молчание. Обычно парни в такие моменты говорят «отлично выглядишь», но поскольку это не совсем свидание, а я – это я, да и Асад не склонен к обману, то он всего лишь выдает:

– О, тематическая бандана.

После того, как Асад клятвенно заверяет Кору, что привезет меня домой не позже одиннадцати вечера, нам наконец-то позволяют уйти. Всю дорогу до театра Асад говорит о «Злой». О том, что впервые увидел этот мюзикл в двенадцать лет. О том, что именно из-за него он полюбил театр.

– Это был один из тех поворотных моментов, понимаешь?

Я киваю, не мешая ему рассказывать, и наслаждаюсь тем, что мы говорим не о моих шрамах, Кензи или Пайпер. Сегодня мы – два обычных подростка на свидании. Ну, или просто на прогулке, неважно.

Когда мы останавливаемся у нового театра в центре города, я вытягиваю шею, чтобы разглядеть круглые люстры за высокими окнами.

– Ты впервые здесь? – спрашивает Асад.

– Ага. Родители обычно водили меня в старый театр на другом конце города.

Припарковавшись, Асад выпрыгивает из машины и открывает мне дверь. Я вкладываю ладонь в его протянутую руку, не обращая внимания на то, что мое компрессионное белье и прожаренные пальцы не вписываются в сюжетную линию о нормальных подростках.

– Новый театр. Новый мюзикл. Этот вечер ты запомнишь навсегда.

Мы входим в фойе, радужные блики от люстр скользят по нашим лицам, и я ничуть не сомневаюсь в словах Асада.

* * *

Из-за высокого потолка и без того немалый зал кажется еще более величественным. В глазах рябит от мужчин в костюмах и женщин в шелковых платьях. Мне будто снова восемь лет, и я впервые пришла в театр с мамой на мюзикл «Парни из Джерси» ^[25].

Мы усаживаемся в бархатные кресла за девочкой, которой не больше десяти лет, но волосы у нее уложены как для школьного выпускного. Время от времени она оборачивается, словно ища кого-то, но ясно, что она смотрит на меня. Мать наклоняется к ней и что-то шепчет, девочка отвечает ей, искоса глядя на меня.

– Ладно, попробуй, – разрешает женщина.

Повернувшись, девочка встает коленями на сидение и смотрит на меня уже открыто.

– Что случилось с твоим лицом? – тихо спрашивает она.

– Я пострадала в пожаре, – отвечаю я, вспоминая инструкции доктора Лейн.

Рассказать, что произошло. Рассказать, как я чувствую себя сейчас. Закончить разговор.

– В каком?

– Дом загорелся. Но теперь мне гораздо лучше, хотя я знаю, что выгляжу немного пугающе.

– Это больно? – спрашивает девочка, осматривая мое лицо.

– Было больно. Очень. Но теперь уже не так сильно болит.

– Можно потрогать?

– Джослин! – одергивает ее мать.