Онлайн книга «Асфиксия»
Запыхалась, но бежит по лестнице так, словно она – жертва, а я – жестокий охотник, который готов заживо освежевать дичь. – Да постой ты, мать твою! – Догоняю в несколько широких шагов, сжирающих сразу пару ступеней, разворачиваю лицом к себе и нависаю сверху. Дышу в такт с ней – а она глотает кислород надрывно, уродливыми порциями. – Кирилл… А меня уже подбешивать начинает эти её «Кир и Кирилл». Я все годы своей жизни знаю, как меня зовут, не хер мне это напоминать – особенно вот так, на выдохе, когда страшно. Хотя, казалось бы, кого ты боишься? Кого ты, сука, боишься? – Говорить будем. Без «не ищи меня» и прочей ху*ни, – говорю отрывисто. На что Тоня отворачивается – губы поджимает, будто пытать её собрался, а она ни слова говорить не намерена. – Куда ты смоталась? – Я… Она слова, уже готовые сорваться с губ, проглатывает, и это бесит. Какого хера вот так всё? Когда её признание в том, что касается и меня, равносильно чему-то настолько адскому, что Тоня и звука из себя выдавить не может? – Ну? Говори, все свои. – Я не хочу с тобой больше быть. – Да? С какого, прости, хера? – Просто не хочу и точка. Вижу же, как слова из себя цедит, по капле, будто яд. Но даже сейчас страх в нутре рождается – ледяной, липкий – а вдруг это правда? Вдруг я, как почётный идиот, готов за Тоней бегать, из отца её душу вытряхивать, ждать у подъезда, будто верный пёс подачки, а ей больше ничего не нужно? Она просто потрахалась со мной, отрабатывая бабло, а сейчас я ей на хер не сдался? Нет, это всё хрень. Это всё – хрень! – Ты ведь лжёшь мне. Обхватываю ладонью лицо, приходится силу применить. Грубо выходит, когда пальцы на скулах сжимаю, но мне нужно видеть взгляд Тони. Потому что знаю, наверное, с того самого мгновения, как впервые в глаза её взглянул, что она солгать мне вот так не сможет. Вот так, сука, глядя прямо, когда вижу, как по радужке все эмоции прочесть можно. – Кирилл, мне к отцу нужно. Она равнодушно говорить пытается, но я знаю – по дрожи, которая Тоню охватывает, всё совсем не так. Нет в ней безразличия. Не просто так она эту записку грёбаную написала, слова которой до сих пор перед глазами, будто на сетчатке выжженные. – Никуда тебе не нужно. Со мной нужно. Бросить всё здесь и со мной уехать. – Куда? Она усмехается – горько, коротко, как то самое счастье, которое рядом с ней ещё вчера возможным казалось. – Куда угодно. Куда скажешь. – Не получится так, Кир. – Почему? – Потому что есть много «но». – Они все решаемы. – Нет. – Решаемы. Ты просто боишься их решать, но вместе мы справимся. Слышишь, Тонь? Мы справимся. Уже не держу её с такой силой, как раньше, теперь в касаниях всё больше нежности. И вроде мерзко от самого себя, что вот так вынужден с ней поступать, украдкой и насильно. Обманом. А вроде и понимаю, что иначе никак. Мне просто выбора не оставили. – Нет. Не справимся. Она выворачивается, а я… Стою, как дурак, опустив руки и дав ей возможность прошмыгнуть в квартиру. «Не справимся». Эти два слова многое дают мне понять. Она реально не верит в нас. Не верит в то, что всё может быть иначе. И по сути мне должно быть насрать на то, какие у этого причины. Сама ли она разочаровалась или Тоне помогли – разве это важно? Мне нужно разгребать последствия, а не основания. Тяжело опираюсь на стену, прикрывая глаза. Весь поступок этот, когда вынудил отца Тони соврать и заставить её приехать, мальчишеским кажется. Даже если понимаю, что он вскрыл, словно гнойник, такую дерьмовую правду, что в ней запачкаться можно по самую макушку. Только Тоне всё это не нужно. Она уже ни во что не верит. И пока не понимаю, что с этим делать. Пока думаю, стоит ли подняться на эти несколько ступеней и зайти в квартиру, дверь в которую так и осталась незакрытой, случается то, чего никак не ожидаю. На лестничную клетку выбегает Тоня – такая испуганная, ставшая словно бы прозрачнее и меньше за эти краткие пару минут. Бросается ко мне, рвано вдыхает одно-единственное слово – моё имя. – Кир… – Что? А она только рот открывает и закрывает, будто выброшенная на сушу рыба. И сейчас во взгляде боль – её так много, целый океан боли, в которой задохнуться могу даже я. – Что случилось? Встряхиваю её будто куклу тряпичную, послушную моим рукам. И у самого вдоль позвоночника ужас морозный ползёт. А сам понимаю – почему. Понимаю даже раньше, чем Тоня произнесёт два слова, от которых у меня к горлу тошнота подкатывает, замешанная на облегчении. Таком остром, что оно похоже на чувство, которое долго и прицельно калечили. – Папа… умер. Прижимаю Тоню к себе, а в голове звучат два слова, как на репите – «Папа умер». Никогда не верил в возмездие или даже справедливость, но сейчас словно озарение пришло. Так и должно было быть, иначе Тоня никогда не смогла бы стать свободной. – Я сейчас. Ты меня тут стой и жди, окей? Сжимаю плечи Тони ладонями, и так хочется просто спуститься вниз по лестнице, посадить её в тачку свою и увезти отсюда, на этот раз навсегда. Но знаю – сейчас это последнее, что мне можно будет сделать. Она кивает, скорее инстинктивно, чем осознанно. Всхлипывает и зажимает ладонью рот. Только истерики мне сейчас не хватало. Нет, я всё понимаю – отец, этого не отнимешь, но рыдания в данный момент совсем ни к чему. Соседи наверняка себе уже перелом глазного нерва заработали, прильнув к глазкам, а если сейчас какая-нибудь тётя Дуня из квартиры напротив вылезет, Тоню точно прорвёт на поплакать. Потому надо действовать быстро – удостовериться, что алкаш точно помер, с остальным уже попроще. – Я очень быстро. Полминуты. И на воздух пойдём. Говорю с ней словно с ребёнком, хотя она только и может делать, что кивать покорно и сдерживать рыдания. Вбежав в квартиру, прохожу туда, где видел отца Тони в последний раз. Так и есть – старый хрыч сдох прямо в той же позе, в которой я его и оставил несколько минут назад. Или прошёл целый час? А может даже больше – неважно. Важно, что у нас теперь минус проблема. Возвращаюсь обратно, попутно набирая номер скорой, чтобы прислали труповозку. Подхватываю с пола в прихожей сумку Тони и выхожу из квартиры, заперев за собой дверь. – Он… он… он же сказал, что ему плохо. Ему плохо было, а я не поверила, – шепчет Тоня, когда мы с ней спускаемся вниз по лестнице. – Я даже ехать не хотела ведь… Не хотела. – Теперь это неважно уже. – Нет… Я ему смерти желала, понимаешь? Срывается на сиплый шёпот, разворачивается ко мне лицом и впивается пальцами в одежду, когда оказываемся на площадке второго этажа. Глаза лихорадочно блестят – это видно даже в тусклом свете чудом сохранившейся в патроне лампочки. Она не задаёт очевидных вопросов, получив которые, я буду вынужден врать. Просто ей сейчас важен вот этот момент, когда понимает, что свершилось то единственное, что способно было скинуть с её плеч груз проблем, навешанных её супер-родственничком. |