Онлайн книга «Метод 2. Обратная сторона любви»
|
– Извините… – Да ничего… Ты где так умудрилась?.. Это ж постараться надо… – В поле. – А что ты в поле делала?.. На крестьянку не похожа. А!.. Это ты из полиции? С Москвы приехала? – Да. Надя оценивает ее взглядом с ног до головы. – Никогда бы не подумала. А что, прям девчонок стали брать, и так сразу в следователи? – Я блатная. Папа прокурор. – Понятно. Улыбнувшись, кланяется с преувеличенной русской гостеприимностью, показывает на лестницу. – Ну, тебе тогда сам Бог велел… Топчи, барыня. Есеня снимает кроссовки, оставаясь в носках. – Ну ты че с ума-то сходишь? – Я так. – Ладно, держи. Твой девятый. Йогана одиннадцатый был, напротив. Ты иди тогда, бланк потом заполним, я к тебе поднимусь. – Спасибо… – Вещи? – Налегке. Надя удивлена, но не комментирует. Есеня, с ключами, кроссовками в руке и сумкой через плечо, идет к лестнице. – Эй, полиция?.. Есеня оборачивается. – Какой размер? Ноги? – Тридцать восьмой. Номер Йогана оказывается обычным, стандартным. Есеня оглядывает его. Аккуратно прибран. Ничего не найдя, Есеня выходит и идет в свой стандартный номер. Есеня достает из сумки бутылку вина. Звук СМС. Есеня открывает сообщение. Смотрит с болью. Слышен голос Жени, агуканье Веры. – Это она тебе так пытается сказать – все хорошо, нам здесь весело, оч соскучились… Ну все… Давай. Целуем!.. Стук в дверь. Есеня дергается, быстро отключает телефон. Открывает. На пороге Надя – с парой ношеных кроссовок. – Давай твои в стиралку брошу, походи в этих пока… Не суперновые, но лучше, чем босиком… – Спасибо, не надо… – Надо. Завтра твои высохнут – отдашь. Есеня берет кроссовки, рассматривает – беговые, стоптанные. – Бегаешь? Надя кивает. – Я тоже. Надя заглядывает за ее плечо, на открытую бутылку вина на столе. – Я вижу. До ларька и обратно, да? У меня внизу стаканы. Дамы не пьют – из горла и в одиночку. – Спасибо, я… мне работать еще. На столе рядом с бутылкой – файлы дел. – Ясно. Намек поняла. Меглин уснул, сидя на табурете. Просыпается от лязга открывающегося окошка в двери. – Меглин. На прогулку. Конвоир проводит Меглина с наручниками за спиной по коридору мимо открытой двери в небольшую тюремную часовню. Они подходят к двери на улицу – через окно виден двор. – Стоять. Меглин останавливается. Охранник снимает с Меглина наручники. Он стоит на пороге, в темноте, перед ним – площадка для прогулок. Меглин встречается глазами с Чингачгуком. Во взгляде Чингачгука – приговор. – Мне это… помолиться надо. Небольшая комната в десять квадратных метров. Догорают свечи в подсвечнике. Иконы в их слабом, колеблющемся свете. Шаги сзади. Чингачгук подходит к Меглину и останавливается рядом с ним. Говорят тихо, глядя на иконы. – Хорошо придумал. Думаешь, здесь тебя не грохну? Правильно. С паханом – лучше не ссориться. Чингачгук с улыбкой крестится, глядя на иконы. – Ты, гляжу, в рай собрался. А знаешь, что такое рай, Меглин? – Расскажи. Я не был. – Я тоже. Но говорят, рай – это место, где после смерти встречаешь близких и любимых. Ну, если, конечно, они у тебя были. Близкие. И любимые. А догадываешься, что такое ад? Ну, если по логике идти? Место, где ждут враги. Ты в аду, Меглин. Меглин с преувеличенной значительностью, в которой угадывается ирония, кивает. – Слышь, Чингачгук… – Что?.. – А кто говорит-то? Из рая не возвращаются, из ада не выпускают. Так кто говорит? Чингачгук усмехается. И вдруг хватает Меглина за шею и с силой бьет лбом в нос. Оглушив Меглина, выталкивает его в коридор, где уже поджидают несколько зэков. Меглин пытается сопротивляться – и не сказать, что безуспешно, – в тесном пространстве коридора. Ставит блоки, наносит грязные, но эффективные удары – пальцами в глаза, в кадык, ногой в пах, но нападающие – опытные бойцы, и он пропускает один удар, второй, третий и падает на колено, а получив сильный удар по лицу – на пол и перестает сопротивляться, пытаясь скрутиться в позу эмбриона и защитить руками голову от ударов. Плачущий мальчик забился в угол, кусая от страха кулак, плачет, подвывая, глядя, как рядом избивают Меглина. Он уже не сопротивляется, вот-вот потеряет сознание, но, поймав в последний миг взгляд мальчика, подмигивает ему. Как сквозь пелену, слышит он крики конвоиров, звуки ударов. Его уже не бьют. Он закрывает глаза, теряя сознание. Бутылка вина допита, в ход пошел коньяк Нади. Обе дамы уже поддаты. – Слушай, а… Я в номер зашла… к этому… – Йогану. – Точно… Вы там убирались, что ли? – Да. Он же выехал. – В смысле выехал? – Собрал вещи и выехал. Вечером. – То есть… сам уехал? – Ну да… – А он вообще какой был? – По ним, что ли, скажешь?.. Обычный. Ну… для них обычный. Вежливый. Улыбочка эта приклеенная. Надя изображает фальшивую улыбку. – А что плохого? В улыбке? – Да я на них насмотрелась. По мне, так лучше наша искренняя злоба. – Где насмотрелась? Здесь? Часто иностранцы останавливаются? – Ну а где им еще останавливаться? Гостиница одна на город. Не в поле же ночевать. Я жила в Германии. Четыре года. Лучше я сама тебе скажу, сразу. – Почему? – Ну… я так поняла, убили его. Немца-то. А я в гостинице работаю. И в Германии жила, так что… Пожимает плечами. В полной темноте Есеня и Надя хорошо видны высокому человеку, скрывающемуся у деревьев за окном. Даже сутулясь, он остается высоким – он смотрит на женщин тяжелым, немигающим взглядом. В руках – темный сверток. Есеня, кажется, забыла обо всем – на ее лице впервые за долгое время появилось подобие улыбки. – Ты там работала? – Не-а. Романтической антирес… Замужем была. – За немцем? – По интернету три года переписывались. Влюбилась… – А потом? Не сложилось? – Ненастоящие они. Ни рыба ни мясо. У нас другое дело, люди… теплее. |