Книга Инструментарий человечества, страница 47 – Кордвейнер Смит

– Ты хорошая девочка, если ее не трогала! – сухо сообщила тетя Дорис. – Это смесь струна и меда с Парадиза-семь.

– Меда? – воскликнула Лавиния. – Я думала, никто не возвращался в то ужасное место.

– Некоторые возвращаются, – сообщила тетя Дорис. – Судя по всему, какие-то земные виды выжили и по-прежнему там обитают. Включая пчел. Мед воздействует на человеческий разум. Это сильное гипнотическое средство. Для безопасности мы смешиваем его со струном.

Тетя Дорис опустила в банку маленькую ложечку, вытащила и повернула, чтобы подобрать нити тягучего меда. Затем вручила ложечку Лавинии.

– Вот, – сказала тетя Дорис. – Оближи и проглоти.

Помедлив, Лавиния подчинилась. Дочиста облизав ложку и губы, она вернула ложку тете Дорис, которая отложила ее в сторону, чтобы вымыть позже.

Тетя Дорис торжественно вернула банку на верхнюю полку, заперла буфет и спрятала ключ в карман фартука.

– Давай посидим снаружи, – предложила она Лавинии.

– Когда это случится?

– Когда случится что?

– Транс, видения – что там вызывает эта штука?

Дорис рассмеялась своим усталым, рассудительным смехом.

– Ах, это! Иногда ничего не происходит. В любом случае вреда тебе это не причинит, девочка. Давай посидим на скамейке. Я скажу, если ты начнешь казаться мне странной.

Они праздно сидели на скамейке. Два полицейских орнитоптера, паривших прямо под слоем вечносерых облаков, безмолвно следили за Пастбищем рока. Они занимались этим с тех самых пор, как компьютер Рода показал ему способ выиграть все деньги; состояние продолжало расти со скоростью, почти превышавшей скорость его подсчета. Полет машин был неспешным и красивым. Операторы синхронизировали взмахи двух пар крыльев, и орнитоптеры напоминали пару птиц Рух, танцующих балет. Это зрелище привлекло взгляды Лавинии и тети Дорис.

Внезапно Лавиния произнесла чистым, резким, требовательным голосом, не похожим на ее привычный тон:

– Ведь это все мое?

– Что именно, моя дорогая? – тихо выдохнула Дорис.

– Пастбище рока. Ведь я одна из наследниц, верно? – Лавиния сжала губы в гордой, чопорной, ханжеской улыбке, которой устыдилась бы в здравом уме.

Тетя Дорис лишь молча кивнула.

– Если я выйду замуж за Рода, то стану миссис и владелицей Макбан, самой богатой женщиной из всех, что когда-либо жили. Но если я действительно выйду за него замуж, он возненавидит меня, потому что решит, что причина в его деньгах и власти. Но я люблю Рода, люблю в первую очередь за то, что он не может слыжать и говрить. Я всегда знала, что однажды понадоблюсь ему, не то что моему отцу, который постоянно поет свои безумные, печальные, гордые песни! Но как я теперь смогу выйти за него замуж?..

Дорис прошептала, очень тихо и вкрадчиво:

– Поищи Рода, моя дорогая. Поищи Рода в той части своего разума, которая считает его мертвым. Ищи Рода, Лавиния, ищи Рода.

Лавиния весело рассмеялась, и это был смех маленького ребенка.

Она посмотрела на свои ноги, на небо, на Дорис – прямо сквозь нее.

Ее взгляд прояснился, и она заговорила обычным, взрослым голосом:

– Я вижу Рода. Кто-то превратил его в человека-кота, совсем как на тех картинках с недолюдьми, что мы видели. И с ним девушка – девушка, Дорис, – но я не могу ревновать его к ней. Она самое красивое создание из всех, что когда-либо жили в любом из миров. Ты бы видела ее волосы, Дорис. Ты бы их видела. Они похожи на бушель прекрасного огня. Это Род? Я не знаю. Не могу сказать. Не могу видеть.

Она сидела на скамейке, глядя прямо на Дорис, но ничего не видя, и рыдала.

На пляже Мийя-Мифлы, в тот же день

– Не может быть, отец. Ты никогда сюда не ходишь!

– Однако я пришел, – ответил лорд Уильям Неотсюда. – И это важно.

– Важно? – рассмеялась Рут. – Тогда это не про меня. Я не важна. В отличие от твоей работы наверху. – Она посмотрела на край Землепорта, который парил, отчетливый и круглый, за гребнями далеких облаков.

Разодетый лорд неловко присел на корточки на песке.

– Послушай, девочка, – произнес он медленным, выразительным голосом. – Я никогда не просил у тебя многого, но теперь прошу.

– Да, отец, – ответила она, немного напуганная таким непривычным поведением; обычно ее отец был с ней игриво-небрежен и забывал о дочери почти сразу по окончании разговора.

– Рут, тебе известно, что мы со Старой Северной Австралии?

– Мы богаты, если ты об этом. Хотя вряд ли это имеет значение, при таком положении вещей.

– Я говорю не о богатстве. Я говорю о доме – и говорю серьезно!

– Доме? У нас никогда не было дома, отец.

– Севстралия! – рявкнул он.

– Я никогда ее не видела. Как и ты. И твой отец. И прадед. О чем ты?

– Мы можем вернуться домой!

– Отец, что случилось? Ты сошел с ума? Ты всегда говорил мне, что наша семья откупилась и никогда не сможет вернуться. Что произошло? Они поменяли правила? В любом случае я не уверена, что хочу туда ехать. Ни воды, ни пляжей, ни городов. Только унылая сухая планета с больными овцами и толпой вооруженных до зубов бессмертных фермеров!

– Рут, ты можешь вернуть нас домой!

Она вскочила на ноги и стряхнула с себя песок. Ростом она немного превосходила отца; тот был чрезвычайно привлекательным, аристократичным мужчиной, однако Рут производила еще большее впечатление. Любой мог понять, что она никогда не будет страдать от нехватки ухажеров и поклонников.

– Ну хорошо, отец. Ты вечно плетешь интриги. Обычно они касаются древних монет. На этот раз я оказалась как-то связана с происходящим, иначе ты бы сюда не явился. Чего ты от меня хочешь?

– Чтобы ты вышла замуж. За самого богатого человека во всей вселенной.

– И все? – рассмеялась она. – Конечно, я выйду за него. Я никогда прежде не была замужем за инопланетянином. Вы с ним уже договорились о дате?

– Ты не понимаешь, Рут. Это не земной брак. По севстралийскому закону и традиции ты выходишь замуж лишь за одного человека, лишь один раз и состоишь с ним в браке до конца жизни.

Облако скрыло солнце. На пляже похолодало. Рут смотрела на отца со странной смесью сочувствия, презрения и любопытства.

– Это кот совсем иной породы, – сказала она. – Сперва мне нужно его увидеть…

Вестибюль Колокола и Банка, Землепорт, в тот же день

Женщина-медведица в накрахмаленной шапочке и форме медсестры вкатила в комнату инвалидное кресло лорда Крудельты. Жестокость поднял глаза от ситуационных выпусков, которые просматривал, и, увидев Крудельту, низко поклонился ему. Женщина-медведица, взволнованная знаменитым местом и великими деятелями, которых ей довелось встретить, спросила неожиданно высоким голосом: