Онлайн книга «Не вся La vie»
|
– Я с вами не доживу. – Это я до твоих сорока не доживу. Тридцать лет, все с матерью скандалит. С кем связалась? С кем? Со стариками? – Ой, мама, прекрати. – Да как ты с матерью разговариваешь? Мужа бы постеснялась. Ты есть хочешь? – кричит мама мне и тут же задает вопрос зятю – другим тоном, без паузы. – Не хочет он есть, – кричу я. – А я не с тобой разговариваю. – Мама, пожалуйста, давай не будем. – Давай. Я, что ли, начала? Доведет, а потом говорит: «Мама, хватит». А я валокордин пей. – Мамочка, ну пожалуйста… – Все, довела. Лучше бы не приезжали. Так все хорошо было. Ни спасибо, ни до свидания. – Мамочка… В результате мы обе рыдаем в разных концах приусадебного хозяйства. Потом мама уходит на кухню, а я скрываюсь в дальней комнате. – Скажи ей, чтобы шла ужинать, – говорит моя мама моему мужу, считая, что я так раскричалась от голода. – Иди поешь, – говорит мне муж. – Не буду, – бурчу я. – Она не будет, – передает муж теще. – А кому я тут у плиты стою с шести утра? – опять вспыхивает мама. – Она не будет… Мне что теперь, все выбросить? – Она кидает ложку и уходит под яблоню курить. – Иди, – просит муж. – Поехали в магазин, – говорит мама отцу. – Зачем? – пугается он, потому что они уже ездили. – Поехали, – говорит мама таким тоном, что лучше пойти и завести машину, что отец и делает. Я дожидаюсь, когда они выедут за ворота, и захожу на кухню. Быстро хватаю то, что осталось на столе. Вкусно! Доедаю и возвращаюсь в комнату. Мама возвращается. – Эта поела? – спрашивает она у зятя. Эта – это я. – Поела, – отвечает он. – А суп? А мясо? А пирожки? – кричит с возмущением мама. Опять не так. – Пусть идет доедает. – Надо доесть, – передает мне муж. – Не буду, – бурчу я. Возвращаемся в Москву. Вася остается у бабушки. Счастливый. Я прямо вижу эту картину. Вася сидит перед телевизором, точнее, лежит на диване, смотрит про роботов. Бабушка сидит рядом с диваном на детском стульчике. На коленях у нее поднос с тремя тарелками и две ложки. Бабушка, балансируя с подносом на неустойчивом стульчике, кормит внука с ложки. Вот она – деревенская жизнь. – Позвони маме, узнай, как там у них дела, – говорит мне муж на следующий день. – Не буду. – Ладно, сам позвоню. Муж умеет разговаривать с тещей. Он молча слушает ее монолог и угукает. Разговаривают они подолгу, минут по десять. – Ну и как там дела? – спрашиваю я. – Нормально. – А что делали? – Ели, потом опять ели, потом тоже ели. Сейчас снова едят. – А еще что делали? – Не знаю. – А что мама так долго говорила? – Она перечисляла, что съел Вася и в каких количествах. – А про меня спрашивала? – Да. – А что спрашивала? – Ела ты или нет. – А ты что сказал? – Сказал, что ела. На следующий день, когда муж опять звонит теще, я стою рядом. – Ну что? – спрашиваю я. – Все нормально. – Что нормально? – Мама спросила, хорошая ли она мать, я сказал, что хорошая. Мама сказала, что другой матери у тебя нет. Я согласился. – Можно подумать, у нее пятеро детей. Я тоже единственная дочь. И мной можно гордиться. И замужем, и ребенка родила, и работаю… – Вот мама тоже сказала, что она все для нас делает. И с внуком сидит… – Ой, можно подумать! Три недели в году, – завелась я. – Другие вон вообще все время. Со мной бабушка тоже сидела. – Господи, как вы похожи, – не выдерживает муж. Мы, конечно, миримся. Тоже со слезами и страстными объятиями. – Прости меня, мамочка, – рыдаю я на материнской груди. – Все, отлепись. Первое интервью в газете. С портретом. Я купила два экземпляра: один себе, другой – маме. Открываешь газету – а там я. Слава. Приехала на дачу с газетой. Хотела сразу отдать, но забегалась – разгружала сумки, стирала белье. Наступил вечер. Мама стала топить печку – было еще прохладно. Я случайно заметила, как она бросает мой портрет в огонь. – Мама, как ты могла? Там же я, – закричала я. – Где? – удивилась мама. – Это старая газета, я ее уже прочла. – Там я такая красивая. – Я чуть не плакала. Родная мать, вместо того чтобы сохранить газету и показывать ее всем соседям, топит моей физиономией печку. – Тебя там не было, я бы заметила, – уверенно сказала она. Я начинаю рассказывать, что на третьей странице, справа, внизу, была я. – Нет, Машенька, ты у меня, конечно, красавица, но в газете – там и губы, и брови, и глаза… Хотя она имеет на это право. Мама была на восьмом месяце беременности. Училась, подрабатывала. Бабушка – мамина мама – жила в другом городе, должна была приехать через месяц. Мама поехала в библиотеку – сдавать книжки, а попала в роддом. Неожиданно, в автобусе, начались схватки. Мама пересела на другой автобус и доехала до роддома. Я родилась экстренно – за два часа. Мама дважды испытала шок. Первый раз – когда увидела, что вместо ребенка на руке акушерки лежит что-то белое. Как кокон или огромная медуза. – Кто это? – закричала мама. – Дура, успокойся, дочка у тебя в рубашке родилась, – сказала акушерка и шлепнула медузой в таз. На ладони лежал вполне нормальный младенец. – А где ноги? – спросила акушерку мама. Она, видите ли, ручки увидела, а ножки – нет. – Что ж такая неугомонная, – рассердилась акушерка. – И ножки, и ручки. Девочка – красавица. – А пальчики? – Мама все никак не верила, что эта медуза, которую она увидела в первое мгновение после родов, может иметь человеческий облик. Мама успокоилась и легла. И вдруг в окне увидела чье-то страшное лицо и руки. Появилось и пропало. – Кто это? – опять закричала мама. – Где? – спросила акушерка. – Там, в окне, – показала мама. – Успокойся. Второй этаж. Дождь идет. Давай послед рожать, – сказала акушерка. Мама потужилась и опять посмотрела в окно. В окне она увидела свою маму, мою бабушку. Зажмурилась, решив, что сошла с ума. Опять открыла глаза – мать из окна не пропадала. |