Книга Заморские женихи Василисы Прекрасной, страница 28 – Татьяна Эдел

Очнувшись в очередной раз от засыпания, я позвонила домой, было уже 9.30 вечера.

– Мамочка, как ты себя чувствуешь, – закричала в трубку дочь, – я боялась тебе звонить, вдруг ты спишь!

– Не плачь, все нормально. Будем надеяться, что все плохое кончилось. А он звонил? – поинтересовалась я.

– Да, звонил дважды, сказал, что не нашел нас и простоял у госпиталя до восьми вечера. Очень просил, чтобы ты позвонила, когда проснешься.

Я положила трубку. Значит, звонил, где ж ты потерялся, милый ты мой, госпиталь не джунгли, и приемный покой один. Ну ладно.

Набрала его номер, выслушала и, пожелав спокойной ночи, с тяжелым сердцем, полным обиды и непонимания, положила трубку.

Утром ждал обход, я чувствовала себя отвратительно, словно находилась в вакууме и вот-вот могла улететь. Врача осмотр не удовлетворил, он хмурился, похоже, тоже не понимал, что делает здесь эта дамочка, у которой прекрасное сердце. Назначили процедуру катетеризации и предупредили, что, если найдут изменения, сразу увезут в другой госпиталь на операцию.

Было жалко, что мое здоровое доныне тело начнут протыкать какими-то иголками и тащить этот катетер через ногу в самое сердце. Я даже заплакала тихонько, укрывшись простыней, чтобы не нервировать доктора.

Молодой крепкий санитар, ловко привязав меня к каталке, бодро покатил в другое отделение. Вся процедура заняла немного времени, и мне даже разрешили смотреть на мониторе путь прохождения катетера. Было страшно и смотреть не хотелось, ждала окончания процедуры и результат. Медсестра доложила с улыбкой, что все замечательно, мое сердце здорово. Покатили обратно в палату.

Как только я легла в свою мягкую кровать, раздался телефонный звонок. Оказалось, что про меня вспомнили работники зубоврачебной клиники. Интересовались состоянием, но не врач или хозяин клиники, а регистратор. Заслали казачка на разведку, узнать, жива ли пациентка или им грозят большие неприятности.

К вечеру появился милый, принес обычный набор продуктов и уселся в сторонке. Он не подошел, не чмокнул, не взял за руку, чего я так ждала и желала. Дочь тоже была здесь, пыталась накормить меня, приободрить. Лев сидел безучастным монументом. Нужно было съездить за бумагами в офис, он даже бровью не повел при этом разговоре. Без машины туда добраться непросто, и он это прекрасно знал. Выпутывайтесь сами, означало его молчание.

Дочь уходила угрюмая и, похоже, хотела ему все высказать, но расстраивать меня побоялась.

На второй день дружок пришел взволнованный чем-то. Задал обычные вопросы о здоровье, не особо вслушиваясь в ответы, а потом, напыжившись, шутливо спросил:

– Как я выгляжу?

– Да красавец, а что это ты спрашиваешь? – поинтересовалась я, чувствуя себя уродиной с трубочкой в носу.

– Да Маринку сейчас встретил. Сказал, ну хоть постой, поговорим, раз трубку брать не хочешь, – сказал и потом осекся.

– Так ты что, до сих пор звонишь ей? – ужаснулась я. Это имя столько нервов стоило мне. Он упоминал ту даму часто. Похвалялся ее сексуальностью и даже разгульностью. Рассказывал, что она ему изменяла все время, но ведь вспоминал же столько лет. Значит, любил, хотя и не признается. А теперь оказывается, встречаясь со мной уже не один месяц и будучи так страстно вроде бы влюбленным, ищет встречи со старой пассией? Но ведь он же еще говорил, что если собрать всех его женщин и умножить на сто, я все равно буду лучше всех.

Я помолчала лишь несколько мгновений и не стала ждать ответа или оправдания. Натянула простыню на лицо и сказала:

– Уходи.

Он посидел еще какое-то время, делая вид, что ничего не произошло, и потом ушел, не изменившись в лице. Просто, как обычно, сказав «пока», и все.

Человек меня предал на смертном одре. Больно, обидно, противно и гадко. Думала, что это конец.

Так прошли второй и третий дни. Я лежала, ходить не могла, сил не было совсем.

Сделали тест на сканирование сосудов, снабжающих мозг кровью. Они оказались образцовыми. Я знала это, но отчего же не выздоравливалось? Лев звонил регулярно в обеденный перерыв и спрашивал, что привезти.

– Не приезжай, ничего не нужно, – отвечала я.

Он и не приезжал. Сердце болело от жгучей обиды и поправляться не хотело. Пришла медсестра и сказала, что нужно сделать прививку от пневмонии, так как был сильнейший отек легких. Я пробовала отказаться, понимая, что прививка – это вакцина, с которой нужно бороться организму. На борьбу не было никаких сил. Меня никто не слушал, врач сказал – значит, сделаем. Правда, они, наверное, забыли, что пациент лежит не с пневмонией, а с остановкой сердца.

На четвертый день меня выписали, сказав, что здорова и нет причин держать в госпитале. Возможно, был какой-то стресс.

Я знала про свою душевную боль, но сердце останавливалось из-за введенного лекарства, а не из-за стресса. Если бы это было так, в госпиталях бы лежали миллионы женщин, страдающих от черствости мужчин.

Приехала дочь, взяла под руку, и мелкими шажками, по-старушечьи передвигаясь, мы пошли на выход. Так началась моя вторая жизнь, которая была страшной для ранее здоровой, веселой оптимистки.

Вечером поднялась температура. Она была невысокой, но противной и мучительной. Это прививка давала о себе знать. Дочь возмущалась, почему это ни в госпитале, ни в офисе никто не говорил, что произошел анафилактический шок и сердце остановилось именно из-за этого. Она влезла в Интернет, нашла причины такого шока, меры спасения пациента и его последствия. Информация была страшной, и мы поняли, что еще хорошо отделались, если последствия потом не дадут о себе знать. Огромный процент смертности в первые 20 минут, ужас. Спасибо ангелу-хранителю.

Через два дня, превозмогая слабость и чувствуя себя буквально Зоей Космодемьянской, я вышла на улицу. В голове шумело, ноги не шли, пот заливал лицо и бежал струйками по спине и меж грудей. Нужно было заставить себя идти, чего бы это ни стоило. Я вцепилась в ограду дома и заплакала.

На следующий день вознамерилась пройти больший отрезок пути и попробовать дойти до этой зубной клиники, в которой чуть не отдала богу душу. Перешла дорогу и снова, держась за заборы, медленно шла к цели. На пороге клиники стояла администратор и курила.

– О, здравствуйте, заходите к нам.

– Я не могу подняться по ступеням. Дайте мне, пожалуйста, выписку, какое лекарство мне ввели, что я оказалась в анафилактическом шоке.

Та сходила в здание и вынесла бумажку, написанную на рецептурном бланке. Вместе с ней вышла врач и, не спускаясь со ступенек, стоя на высоте, как на постаменте, сказала:

– Ну вот видите, вы уже ходите.

– Ну если это называется хожу… – только и смогла ответить я и, отвернувшись, держась опять же за забор и скрывая слезы, поплелась к своему дому.

Прошло две недели. Мое состояние немного улучшилось, но не настолько, чтобы можно было работать. Я не вытерпела мук молчания и позвонила Льву сама. Поговорили ни о чем, к себе не позвал.