Книга Лето потерянных писем, страница 46 – Ханна Рейнольдс

– Да, у моих родителей тут дом.

– Везет. А где еще ты живешь?

– В Лос-Анджелесе. А ты?

– В пригороде Бостона, – ответила я, потому что все в Массачусетсе было в пригороде Бостона. – Давно сюда ездишь?

С Тайлером было легко болтать. Я бы не назвала наш разговор увлекательным, но разве мне нужен курортный роман для развития навыков глубокомысленного общения? Для этого у меня есть друзья. Тайлер был забавным, интересным и сидел рядом. Он смешил меня. Смешил всех. Вскоре вокруг нас собралась компания, которая слушала и смеялась над очередным невероятным рассказом Тайлера.

Приятно, когда парень обращает на меня внимание. Когда его рука случайно касается моей. Когда он смотрит мне в глаза.

Ной на нас больше не взглянул.

Мне все равно было весело. Другие ребята оказались совсем неплохими, когда не сплетничали о людях, с которыми были знакомы только они. Уже полчаса все обсуждали блокбастеры. Я затронула тему обсуждения трех видов сыра, на которую мы вели дебаты в начале лета, и все прошло так же удачно.

И все же день заканчивался, и во мне медленно закипал гнев. Серьезно, Ной со мной вообще не заговорит? Он меня сам пригласил. Невежливо звать человека с собой, а потом его игнорировать.

Когда ближе к вечеру мы вернулись домой, я была вне себя от бешенства. Я попивала вино, пока мы плыли по воде, и не сводила взгляда с Тайлера, который рассказывал историю за историей. Розовое вино не такое вкусное, как ром с колой, но лучше пива. Как только мы причалили, я выпрыгнула из лодки, собираясь мчать домой с надутыми губами.

Вот только Ною удалось преградить мне дорогу.

– Привет.

– О, привет. Пока. Я иду домой. – Я обошла парня, избегая его взгляда, потому что не хотела, чтобы он увидел в моих глазах гнев.

– Хочешь поужинать?

Прищурившись, я посмотрела на него.

– Что?

– Я подумываю о сэндвичах.

Тайлер выбрался из лодки и подошел к нам.

– Я бы тоже поел.

Ной перевел взгляд на Тайлера, и выражение его лица стало откровенно недружелюбным.

– Мы хотели обсудить семейные дела.

– Вы родственники? – Тайлер смотрел то на Ноя, то на меня.

Ной моргнул, взглянул на меня, а потом снова на Тайлера.

– Наши бабушка с дедушкой были друзьями.

– А.

– Давай, – сказал мне Ной и поднял мою пляжную сумку. – Пойдем.

На одну строптивую минуту я задумалась, может, проявить упорство и отказаться? Но вместо этого сочувственно улыбнулась Тайлеру.

– Еще увидимся.

– Да, пока.

Я догнала Ноя и на этот раз не стала скрывать раздражение.

– Я не соглашалась с тобой ужинать.

– Что? – рассеянно нахмурился он.

– Ужин. Я не соглашалась. Ты просто предположил, что я пойду.

Он остановился.

– Ты не хочешь со мной ужинать?

Я посмотрела на него. Нет, почти ответила я, но оказалось, что, несмотря на все свое раздражение, я действительно хотела провести время с Ноем Барбанелом.

– Ладно, пошли.

Мы купили еду в магазинчике сэндвичей на набережной, а потом запрыгнули в машину Ноя и отправились к маяку в Санкати-Хэд.

– Они перенесли его много лет назад с утеса, – рассказал Ной, когда мы припарковались и вылезли из машины. – Дома продолжали с него падать.

С внезапно возникшим уважением я внимательно посмотрела на забор, отделяющий нас от продуваемого ветром утеса.

– Ты серьезно?

– Да. Каждый год от эрозии остров уменьшается примерно на метр.

– И дома падают?

– Не круто, сам понимаю.

– Меня тревожит то, что ты совсем не напуган.

Ной засмеялся, и я поняла, как нравится мне его смех. Как от малейшей крохи внимания с его стороны теплеет в груди. Я перевела взгляд на маяк, пытаясь отвлечься, потому что до сих пор злилась.

– Можно на него забраться?

– По-моему, дважды в год они открыты для посещений. В детстве бывал пару раз.

Когда мы пошли по траве, нас обдувал ветер. Ной достал с заднего сиденья машины шерстяное одеяло для пикника, и мы расстелили его на дюнах. Земля за нами растянулась широкими пустыми равнинами. Впереди – распадался утес.

Когда я только приехала на Нантакет, то думала, что увижу лишь сплошные мокасины и невероятное богатство. А в городе мне удавалось забыть, насколько дикой может быть природа, потому что люди приручили землю. Но здесь забыть не получалось. Ветер высушивал землю, дочиста сдирал траву и гонял по мору пенистые гребни волны, а еще наполнял мои легкие свежим морозным воздухом. На наших глазах над горизонтом парила чайка. На Нантакете ты словно был оторван от остального мира, словно находился вне времени и пространства. Будто тебя перенесли в другую жизнь.

Я задумалась, стояла ли когда-нибудь у этого маяка моя бабушка и смотрела ли на воду? Думала ли она об истерзанной войной Европе? Вспоминала ли своих родителей, как жены моряков вспоминали своих мужей?

– Забавно, – сказала я, когда мы уселись на одеяло, – что иногда море бывает таким красивым, а иногда – ужасно-ужасно печальным. Или оно всегда прекрасно, независимо от того, печально оно или счастливо.

Ной развернул сэндвич.

– Quien no sabe de mar, no sabe de mal.

Это он – тот, кто ничего не знает о море, ничего не знает и о страданиях.

– Думаешь, тебе знакомы страдания?

– Истинные – нет. – Ной посмотрел мне в глаза. – Но, думаю, все хоть раз в жизни чувствовали печаль или одиночество.

Я обхватила колени руками.

– Человеческое существование и все такое?

– А еще я считаю, что когда смотришь на что-то, похожее на море, – такое же красивое, – то все эмоции обостряются. Словно красота – это увеличительное стекло.

Я с удивлением на него посмотрела.

– Ной Барбанел, да ты и вправду романтик.

Ной густо покраснел.

– Ты надо мной издеваешься.

– Нет, – поспешно заверила я. И, понимая, как ему важно знать, что я говорю искренне, коснулась его руки, хотя от этого сердце угрожающе убыстрило темп. – Правда, нет.

Ной запрокинул голову назад.

– Я хотел показать тебе Коату… но, по-моему, все испортил.

Я попыталась сохранять спокойствие из страха показать любую эмоцию, которая могла бы вынудить его уйти в себя.