Онлайн книга «Сады Виверны»
|
Я нерешительно кивнул. – Что ж, тогда скажу прямо: в книге написано о нас. Не о нашей семье вообще, а обо мне, Манон и ее сестре Маргарите. Именно тогда, после гибели Маргариты, мы стали мужем и женой, связанными не только любовью, но и пережитым ужасом, виной и состраданием. Именно тогда мы и стали другими… мы не первые в роду, восходящему к древним вивернам, и, полагаю, не последние… – Виверны. – Я кивнул, пытаясь сохранить невозмутимость. – Ну конечно! Вампиры, оборотни, виверны… существа другой природы… Маркиз продолжал с нарастающим воодушевлением, словно и не заметив моего сарказма: – Я дышащий мертвец; мое могущество – кончившаяся греза; моя жизнь в ином мире; я воздыхаю под дебелой плотью, которую мудрые прекрасно называют мраком ума. Отрешившись от здешней жизни, от омрачающего зрения, от всего, что, пресмыкаясь по земле, блуждает и вводит в заблуждение, желаю чище приникнуть в постоянное, чтобы не в смеси с неясными образами, которыми зрение даже самого острого ума вводится в обман, но чистыми очами видеть самую истину. Вся эта жизнь – ничего не стоящий дым или прах для того, кто эту жизнь обменял на жизнь великую, жизнь скоропреходящую – на жизнь постоянную… – Кажется, – пробормотал я, – эти слова я слышал от аббата Минье, нашего духовника… – Значит, он цитировал Григория Богослова, но разве это важно? – Маркиз сменил тон. – Мы переходим из одной жизни в другую таким образом, чтобы никто этого не заметил. Для этой цели используются чужие тела, хранящиеся до поры до времени в сосудах, которые вы видели, мой друг. Их много – у нас должен быть выбор… – А женщины? Женщин я там не видел… – А чем плоха Диана? – Маркиз улыбнулся Анне. – Наша лучшая актриса, игру которой, Мишель, вы не могли не оценить! Она пока не до конца готова, чтобы вместить дух Манон, но это вопрос времени… Я оцепенел. – Мишель! – окликнула меня Манон. – Ради бога, неужели вы не догадывались? Нет? Правда? Если так, то я недооценила Диану! Наконец я поднял взгляд на Анну. – Ты ведь меня совсем не знаешь, Мишель, – пролепетала она. Я покачал головой. – Совсем не знаешь! – Я помню, чем пахнут твои подмышки, твой рот, твоя cunnus… – Ты хочешь сказать, что любишь меня? Я молчал. – Но ты же не знаешь меня! – в отчаянии повторила она. – Когда тебя нет рядом, я хромаю. В кабинете на минуту воцарилось молчание. – М-да, – сказала Манон, – чего-чего, а этого даже я не ожидала… – Тем лучше! – вскричал маркиз. – Вообрази, дорогая, как ярки и свежи будут наши чувства, когда мы встретимся в новой жизни! Я подскочил. – Вы хотите сказать… – Вы, Мишель, – сказал маркиз, – понравились мне, и было бы верхом расточительности упускать такой шанс – возродиться в вашем теле, свежем и сильном… – Но… – Нет-нет, друг мой, ни крови, ни боли! Вы даже не вспомните об этой беседе, как забудете и свою прежнюю жизнь. Ну что там в ней было? Скучный Гавр с его набережными в тумане? Покойный отец, которого вы не помните? Может быть, девушка, которая через полгода выйдет замуж и станет толстой стервой? Страх перед будущим, нескончаемый, как осенний дождь? Люди, которые вспоминают о настоящей жизни, только когда им угрожает чума? Да это тьфу, а не жизнь! – Голос его задрожал. – С нами вы станете неотъемлемой частью древнего рода, который от начала начал воплощает связь времен и поколений – copula mundi, мы – темные боги, в жилах которых течет золотой ихор, а не мерзкая кровь, мы можем все – все! – попробовать, не думая о химерах вроде греха, совести, стыда, страха, потому что мы бессмертны, и бессмертны наши прекрасные женщины… – Он перевел дух. – Конечно, кое-какие издержки неизбежны… Скажем, в каком бы теле ни оказалась моя дорогая Манон, рано или поздно на нем появляются следы собачьих зубов – увы, это судьба… Но история не дает соскучиться, поверьте… и у нас всегда будет время, чтобы искупить любую вину – любую! Нам позволено все! Все! Мы хранители знаний, традиций, ценностей, мы… – А эти девушки? – Девушки? А, девушки… Ну должен же быть у нас под рукой материал, который пригодится в будущем. Запас карман не тянет, так ведь говорят? Отборный материал, голубая кровь – о таком можно только мечтать. Тела на рынке истории внезапно подешевели – как не воспользоваться такой возможностью? Если бы не революция, пришлось бы пускаться на ухищрения, рисковать, а тут – вот они! Да еще с благословения родителей! – Но вы ведь не всех оставите, правда? Только тех, кто подойдет, правда? А остальные? – Остальные? – Sfridi. Обрезки, отходы – в печь? – А разве сама жизнь не делает то же самое? Господь ведь тоже делит людей на тех, кто верен ему, и тех, кто против него, и грозит противникам карой, а часто и убивает. Для нас же это просто гигиена, мой друг. Мы не стремимся улучшать общество, пусть этим занимаются те, кто обречен смерти… Я слушал его, чувствуя, что Анна не сводит с меня взгляда. – Так, значит, вы все знали с самого начала? – Ну что ты, Мишель, – сказала маркиза, – это случайность… – Вы попали сюда случайно, – подхватил маркиз, – но не случайно мы обратили на вас внимание. Да и Огюст вас заметил… – Господин Боде? – Бедный Огюст… – Маркиз на минуту помрачнел. – Он тяготился своей кровью, нашей судьбой, все твердил, что душа одна, а границы ее неизменны… бедняга Огюст, несчастный Огюст, один из нас, тяготившийся нашей природой… В дверь постучали. – Войдите! – крикнул маркиз, нахмурившись. Это был слуга. – Простите, – сказал маркиз, стремительно покидая кабинет, – я на минуту! – Значит, это вы отправите меня в подземелье? – Я перевел взгляд с маркизы на Анну. – Или ты? – Ах, Мишель! – Манон улыбнулась. – Выбор за тобой, мой милый. Я сделаю это с наслаждением, Диана – с любовью… – Ты любишь меня? – спросила Анна. Я молчал, не сводя с нее взгляда. – Ответьте же ей, Мишель, – сказала маркиза, прикладывая платок к глазам, – не то я сейчас разревусь от избытка чувств! Я сунул руку в карман, нащупал пузырек. Дверь открылась – вернулся де Бриссак. – Ничего серьезного, – сказал он маркизе. – У ограды собралась толпа с оружием, ну так мы чего-то такого ждали, не правда ли? – Он обернулся ко мне, глаза его горели, как на кладбище, когда он высился над разверстой могилой, облитый молнией. – Вашего согласия никто не спрашивает, мой друг, так уж сложилось, но нам хотелось, чтобы вы хотя бы поняли, ради чего все это делается… |