
Онлайн книга «Семь дней до Мегиддо»
Нет, вру. Уверенность была. Не было знания. Я просто понимал, что стратег сейчас умрёт. Или не прямо сейчас, а к вечеру. Быть может, когда все уже забудут про леденец. Случаются же у них неудачные Изменения? Наверняка… Прежним не будет нужды нападать на Гнездо. И уж тем более уничтожать всю Землю, как боялись Лихачёв и Продавец. А вся Земля — это не только миллиарды людей, которых я не знаю и никогда не увижу. Это Дарина, Милана. Это мама и папа. Это Наська, это двое мальчишек-куколок. Это наши ребята-сёрчеры. Это всё, что у меня есть, всё, что имеет смысл. Девочка-стратег такого смысла для меня не имеет. Ей просто не повезло! Тонкие пальчики быстро потянулись к леденцу. Я сжал кулак. Стратег изумлённо уставилась на меня. Неловко подёргала кончик пластиковой палочки, торчащий между пальцами. Я не разжал ладонь. И спрятал конфету в карман. — Ты извини, — сказал я. — Не знаю, откуда у меня этот леденец. Сколько он валялся в кармане… засох весь, небось. — Он же леденец! — недоумённо сказала Анна. — Как он мог засохнуть? — Всё может засохнуть, — сказал я, пятясь. — Знаешь, совершенно всё! Я схожу в магазин, принесу тебе десять леденцов. Малиновых, да? — И вишнёвых… — Десять малиновых, десять вишнёвых! — бодро пообещал я, отступая к двери. — Замётано! Сегодня принесу! Ну всё, не буду мешать! Куколка пожала плечами. Сказала, будто обвиняя: — Вы странный. И повернулась к роялю. Я выдохнул. На негнущихся ногах миновал Милану и вышел из комнаты. Прислонился к стене. Милана, хмурясь, вышла следом, закрыла дверь. — Что с тобой? Максим, что происходит? — Нормально всё… — Максим, на тебе лица нет! Ты какой-то весь белый! Тебе плохо? — Нет… уже ничего… — я закрыл глаза. — Милана, я сволочь… — Почему? Потому, что зажал конфетку? — она попыталась рассмеяться. — Максим, ау! Что стряслось? Я посмотрел на неё. Да, она не Дарина. И нельзя, наверное, одинаково относиться к двум девчонкам. Но она мне друг и больше, чем друг… и если кто-то поймёт, то только она… А если не поймёт — то я не знаю, что мне делать и как жить. Гнездо мягко коснулось меня. Печально и грустно, будто поддерживая, ободряя… и прощая за неслучившееся. — Милана… если бы стратег взяла конфету, она умерла бы… — Что? Глаза у Миланы забегали, она нахмурилась. — Там что, яд? — Не знаю… послушай меня… Я начал рассказывать. Сбивчиво, кратко, самую суть. Про опасения Лихачёва, про то, что Продавец, по сути, подтвердил его слова. Про странные подарки. Про то, что в этом плаще стратег меня «не считает». Про конфету, вдруг оказавшуюся в кармане. Так удачно оказавшуюся любимой конфеткой стратега… Я говорил, закрыв глаза, потому что боялся на неё смотреть. Боялся увидеть отвращение или ужас. — Теперь я не знаю… — закончил я. — Я её мог убить. Хотел убить! Чтобы всех спасти. И не убил. Может быть, я убил всех нас. И тебя тоже. Всех-всех-всех. Я не знаю, что натворил. Замолчав, я ждал, что она скажет. Или ничего не скажет, а развернётся и уйдёт. — Бедный… — сказала Милана. И обняла меня. — Что делать? — спросил я, обнимая её. Не как подругу, как сестру, наверное. — Ну что мне делать, я совсем запутался… — Максим, люди всегда путаются. Я знаю, чего тебе не надо делать. — Чего? — я всё-таки рискнул посмотреть ей в глаза. — Не надо брать всё на себя, — сказала она серьёзно. — Ты хоть и в плаще теперь, но не супергерой. — Супергерои тоже не в одиночку действуют, — ответил я. — Вот видишь. Ты не можешь и не должен решать такие вопросы сам. Пойдём к старикам. А ещё тебе придётся принести девочке конфеты, раз обещал. Только не в Комке покупай. — Да уж… — я осторожно оторвался от стены. — Выкину этот плащ нафиг… — Плащ-то чем виноват? Оставь, он тебе идёт. Пошли, Елена будет рада тебя накормить. Я кивнул. Сказал: — Знаешь, спасибо, что тогда дождалась меня на остановке. — Но-но! — Милана погрозила мне пальцем. — Услышит твоя жница — выкинет меня из Гнезда! — Она всё знает. Она не ревнует. — Это она только так говорит, — мрачно заметила Милана. — Уж поверь. Всё-таки вы, парни, какие-то простые, будто по линеечке вычерченные! Что сказали, тому и верите. — Зато девушки сложные. Циркулем нарисованные, — я подумал, и добавил: — Зигмунд Фрейд бы одобрил сравнение. Милана легонько шлёпнула меня по затылку. — Пошли, юморист… — Пошлю, — согласился я. И получил ещё один подзатыльник. Посильнее. Елена и деда Боря были в кафе, где я когда-то сидел с девчонками после первой схватки. Здесь очень вкусно пахло. Елена поставила передо мной тарелку, строго сказала: — Это не беляши. Это перемячи. Меня татары учили, так правильно называть. Я не стал спорить, заграбастал горячий, разогретый в микроволновке беляш… то есть перемяч… сунул в рот. Прожевал, сказал: — Всё равно вкусно! Деда Боря, севший рядом со стаканом кефира, покачал головой: — Неправильно ешь! Взял перемяч, плеснул в центр, на фарш, кефир. И стал с удовольствием жевать. — Боря, это не кошерно, — сказала Елена. — Я упёртый атеист, ты же знаешь, — ответил деда Боря. — Правила моих семитских предков хороши для других климатических условий. Тут и мясо, поди, свинина? Он потянулся за новым перемячем и получил от Елены шлепок по руке. — Тебе вообще вредно. С твоим сахаром… — Всё у меня нормально с сахаром! — не согласился деда Боря. Но руку от выпечки убрал. — Ты как, Максим? У тебя… — Красивый плащ, — вздохнул я. — Плащ обычный, а вот лицо такое, словно тебя на казнь пригласили. На твою собственную. Что случилось? — Дай парню доесть, — велела Елена. Присела напротив. Нахмурилась. — А ведь прав… Что случилось, Максим? Я съел третий перемяч. Вытер руки о салфетку. Какой-то жор напал, наверное, от нервов. — Много чего. И начал рассказывать. |