Книга Вечерняя звезда, страница 40 – Екатерина Соловьёва

* * *

– Сударыня, к этому дереву применяли магию защиты от насекомых, и неаккуратно. Теперь его никто не хочет опылять. – Рисса стоял на стремянке у ветвистой яблони, вроде бы здоровой, но без признаков яблок.

– Осторожно! Не тянись ты так. Лучше слезь, и мы переставим стремянку.

Вдруг меня обдало холодным ветром. Откуда бы ему взяться в тёплый солнечный день? Или нет, не холодным, а мёртвым.

Я обернулась. По аллее шёл высокий человек в чёрной мантии, в глубоко надвинутом капюшоне, с рукавами, скрывающими кончики пальцев. Он не остановился, поравнявшись с нами, не повернул головы, но… Мой помощник беззвучно свалился с пятиметровой лестницы.

– Госпожа… – прохрипел он, изо рта вытекла струйка крови.

– Рисса!

И тут я прямо почувствовала, как эта гадина мерзко улыбается под своим капюшоном.

Я осторожно огляделась. Вроде бы никого. Прокусила внутреннюю сторону щеки и склонилась над юношей. Через несколько секунд он спросил заплетающимся языком:

– Что со мной?

– Не двигайся. Ты упал с лестницы. Могут быть скрытые повреждения.

* * *

– Я предупреждал, – вздохнул Мелвин. – Раз он начал, то не успокоится.

– Риссу следует отправить домой.

– А вас куда следует отправить?

– Я останусь. Мне необходим амулет.

– Вы считаете, Оталус не знает этого?

– Я не применяла погодную магию. Что ему нужно?

– Я же говорил: вы имеете дело с разбитым озлобленным сердцем.

– Ну, не я его разбила, а озлобленное оно, вероятно, с рождения. Какие претензии ко мне?

– Симона, – он впервые назвал моё имя, – у меня слабые магические способности, но сильные амулеты для работы. С ними даже я вижу ваш свет истинной любви, а его он просто обжигает. Он ему невыносим.

– Но мой браслет!.. – я осеклась, не зная, стоит ли о нём говорить.

– Он скрывает ваш свет, но не совсем. Иногда свет вспыхивает так ярко, что браслета недостаточно. Я поискал немного в разных источниках… Сорок лет назад Оталуса бросила невеста. Ради другого мужчины. Он задушил её. Но дело замяли. Этот выродок из знатной семьи, и он убил её на расстоянии. Конечно, шлейф остаётся, но… Она была худощавой блондинкой с густыми волосами и светло-карими глазами. Похожей на вас.

Подам в городской магистрат идею об учреждении должности муниципального психолога.

* * *

Я предупредила Риссу, чтобы он вел себя как тяжелобольной. На носилках его дотащили до почтовой кареты.

– Я ещё не закончил с той яблоней, и артишоки болеют… – сокрушался он.

Артишоки болеют!.. Да пусть хоть весь огород сдохнет!

– Не переживай, дорогой мой. Всё будет хорошо. Тебя уже ждут дома.

И я осталась одна.

С яблоней, недолеченной Риссой, пришлось разбираться самой. Это мой многомудрый юный помощник делил день на фазы и осторожно подбирал заклинания для каждой растительной хвори, а у меня разговор с ними был короткий: зелёный камень в пальцы и «Давай, родненький!». А если «родненький» ленился, то: «Кому сказала, зараза!» Всё-таки амулет мне дала ведьма. И лазать, как мартышка, по лестницам я не собиралась.

После яблони наступила очередь артишоков. Я и земной-то их аналог не в масле и не кусочками видела лишь однажды.

– Хм… Артишоки как артишоки…

Но если Рисса был уверен, что болеют, ладно, так и быть. Я уже хотела привлечь к делу «родненького» (с самого начала своего растениеводства не могла отделаться от мысли, что зелёный камушек обладает пусть не душой, но характером, и довольно скверным), как услышала крик, перешедший в стон, и злобное шипение. Причём крик был женский, а шипение – мужское. На минуту всё стихло, а потом крик повторился с новой силой и резко оборвался, вызывая мысли о человеке, потерявшем сознание. Я никого не видела: деревья слишком плотно окружали огород. Снова услышала шипение. Очень чётко. И точно поняла, куда идти.

На земле, под деревом, ничком лежала молодая женщина с привязанной к спине маленькой девочкой, которая выглядела сломанной куклой. Кровь сочилась из-под светлых волос, стекала по тонкой шейке и расплывалась на застиранном платьице. Рядом стоял человек в чёрной мантии.

– О господи! Сударь, помогите!

Попыталась освободить девочку, но узел шали был у матери на груди, а перевернув её, я боялась травмировать ребёнка.

Маг не пошевелился.

– Вы оглохли? Помогите же!

Не поднимая головы в капюшоне, он спокойненько отправился прочь. Кто напал на женщину, сомнений не вызывало.

– Ах ты, подонок! А ну-ка, родненький, – шепнула я камушку, – отрасти ему что-нибудь вместо гуманизма.

После моих слов маг сделал ещё пару шагов, затем вдруг остановился и с воплями потянулся рукой к ягодице, потом скинул капюшон, схватился за голову, сорвал мантию и начал скакать, высоко закидывая колени, и хлопать себя по всем достижимым частям тела, изображая героя глуповатой комедии. Пока не рухнул как подкошенный.

Вокруг по-прежнему никого не было. Я разрезала шаль ножом, положила малышку, быстрым движением полоснула себе запястье, по очереди открыла рот матери и дочке, прилепила на рану лепесток ведьмы (всегда носила их с собой, растениеводство – дело опасное) и спрятала нож. Сердце билось так, словно я ограбила сберкассу. Выдохнула. И пошла проведать мантию.

Зрелище, представшее мне, было достойно уже не комедии, а фильма ужасов: сквозь кожу злополучного чародея проросла трава. Сочная зелёная травка. И кое-где заколосилась.

Раздался топот. По аллее к нам бежал Мелвин Пирс с помощником.

– Спасибо, родненький, – шепнула я амулету. – А теперь давай-ка открути этот газон назад, чтобы нас с поличным не накрыли.

Травка втянулась обратно, оставляя после себя уродливые кровавые дырки в шкуре душегуба.

– Что случилось, Симона? – спросил запыхавшийся господин Пирс.

– Не знаю, сударь. Там женщина с ребёнком, здесь маг. Нападавший уже, наверное, скрылся.

– Вряд ли один человек справился бы с магистром Оталусом. Вы кого-нибудь видели?

– Нет, я слышала крик, но не успела. Думаете, покушение на магистра?

– Кому нужна работница? Избавились от свидетеля.

– А ребёнка-то за что?

– Злодеи, известное дело. Боже, маг-то – как решето… Чёрная ворожба. Не мой профиль.

– И не мой. К счастью.

– Господин, – позвал помощник, – они живы, но обе были без сознания. Это Синичка, служка при саде.

Девочка громко заплакала, мать села, с удивлением озираясь. Когда подошли мы с Мелвином, она попыталась подняться, но он остановил её мягким жестом и обратился к помощнику: