Онлайн книга «Детектив для уютной осени»
|
– Ну вот. Меркурьев пристроил кочергу на место и осторожно приблизился к круглому столу. – Присаживайтесь, – предложил Бессель. – Поговорим? В ночном госте не было ничего… сверхъестественного. Меркурьев голову мог дать на отсечение, что он состоит из плоти и крови, никакой бестелесности!.. Он качал ногой, двигался, вздыхал, ерошил кудри. Меркурьеву показалось даже, что в пляшущем свете камина он видит, как бьется жилка у гостя на шее. – Это вы затопили камин? – Я. Люблю огонь, привык. Мы все делали с огнем – занимались, обедали, читали. – Откуда вы взялись? Бессель пожал плечами. Меркурьев сел в кресло, поправил на плечах одеяло, и они стали смотреть на огонь. – Почему вы взялись за астрономию? – вдруг спросил Меркурьев. – Вы ведь прежде всего астроном, а потом математик! Но почему астрономия? В ваше время не было ни измерительных приборов, ни спутников, ни телескопов!.. – Исключительно с практической целью, – охотно ответил гость. – Я же начинал конторщиком в торговом доме!.. Торговля в мое время – это мореплавание. Я учил географию и навигацию. Вернее, навигационную астрономию. Между прочим, все вокруг говорили, что я ненормальный, даже Агнесса. Особенно Агнесса. Зачем торговцу астрономия? Но я был уверен: чтобы доплыть, нужно знать, куда плыть. Потом я вычислил долготу Бремена, просто так, при помощи самых примитивных инструментов. – Бессель махнул рукой. – Вам сейчас это трудно понять, а тогда я ликовал. – Еще бы, – задумчиво сказал Меркурьев. – Ну а потом торговать мне уже было неинтересно. «Небесная механика» Лапласа казалась мне гораздо более увлекательной, чем учет кип шерсти и мешков гороха. А вы? – Я? – Вы тоже ученый? Иммануил мне говорил. Василий Васильевич вновь заволновался. – Кто вам говорил? – Кант, – сказал Бессель как ни в чем не бывало. – Иммануил Кант, великий философ. Мы с ним, знаете ли, пересеклись в Альбертине, так называли Кенигсбергский университет. Мы служили там оба, но это продолжалось лишь год, и тогда знакомы не были. Кант намного старше! Он работал там на кафедре логики и метафизики с тысяча семьсот пятьдесят пятого года, а я начал только в восемьсот четвертом, как раз в год его смерти. Он меня не интересовал. Мне казалось, что философия – редкая глупость. Познакомились мы позже… гораздо позже. – Кант, – медленно выговорил Меркурьев, – говорил вам обо мне? Бессель кивнул. – Мы обсуждали, что происходит в моем доме. То есть в моем бывшем доме! И он мне рассказал о вас. Он здесь уже некоторое время наблюдает за происходящим. Василий Васильевич медленно и глубоко дышал, пытаясь унять волнение. – То есть Емельян Иванович – на самом деле Иммануил? И его фамилия Кант, потому что он и есть Иммануил Кант? Бессель махнул рукой. – Его вечные штучки! Он обожает переводить на русский язык имена и фамилии. Его это развлекает. Вот, например, Иоганн Себастьян Бах для него – Иван Севастьянович Фигашкин. Бах – значит, фигак, и упал! Это глупо, конечно, но никто из нас не возражает. – Я сошел с ума? – спросил у великого математика инженер Меркурьев. – Как вы думаете? – Думаю, нет. – Конечно, сошел, – не согласился Меркурьев. – Я же не могу на самом деле с вами разговаривать! Ночью! У камина! В две тысячи семнадцатом году! Бессель замотал головой, рассыпались его кудри. – Даты тут ни при чем, господин инженер! – энергично возразил он. – Я сейчас не стану в это вдаваться, но время не линейно. Оно трехмерно, как и весь остальной мир. Можно из любой его точки попасть в любую на другой оси. Это довольно легко посчитать. – Я ничего не понял. – Ну, мы завели слишком серьезный разговор для такого неверного времени суток. Ночь – самое неверное время. Хотя я бы вам с удовольствием объяснил. Я сам вывел формулу. – Как вы сюда попали? – повторил в сотый раз Меркурьев. – Иммануила позвали, а я увязался за ним. – Кто позвал Канта? – Вы знаете, – произнес Бессель с досадой. – То есть все правда! Духи, привидения и прочая ерунда?! – Я не привидение, Василий Васильевич. – Тогда кто вы? Фридрих Бессель опять пожал плечами. – Вы давно умерли, – с нажимом сказал Меркурьев. – То есть Фридрих Бессель давно умер! В каком году? – В тысяча восемьсот сорок шестом. – Ну вот! Вы умерли и не можете со мной разговаривать!.. – Самое интересное, что у меня даже нет могилы, – сообщил Бессель и засмеялся. – Честное слово! Нет, то есть она была, и я даже точно помню где, возле Кенигсбергской обсерватории, на холме. Прекрасное место, оттуда открывается чудесный вид!.. А потом ее потеряли, и в вашей временной точке это всех почему-то волнует. Горожане бегают и кричат, что могила Бесселя утрачена!.. Я сам читал. И видел… такое смешное слово… репортаж по телевизору, вот как!.. Василий Васильевич молчал. – А у Канта есть могила, – сказал Бессель. – И он этим гордится. – Н-да, – процедил Василий Васильевич. Бессель встал, обошел сгорбившегося в кресле Меркурьева и подбросил в огонь поленьев. – Вы всегда являетесь, когда вас зовут? – Нет, разумеется. Все зависит от того, кто и по какому делу. – То есть дело, по которому сюда позвали Иммануила Канта, – серьезное? Бессель подумал немного: – Довольно серьезное. Речь идет о жизни людей и… не только людей. Есть такие точки в пространстве, на которые нельзя посягать. – М-м-м, – сквозь зубы простонал Меркурьев. – Да что с вами?! Я не говорю ничего сверхъестественного! Вот этот дом – такая точка. На нем многое держится, не только здесь, у вас, но и у нас. А на него посягают. Поэтому, когда к Иммануилу обратились, он сразу сюда отправился, а я за ним, это я вам уже говорил и повторяю. Как-никак дом-то мой, я всех тут знаю. – Кого? – Обитателей. – Виктора Захаровича, что ли?! – Нет, его я как раз не знаю. Я… других знаю. Меркурьев понял, что дело плохо. Он уже почти поверил, что Фридрих Бессель в джинсах и клетчатой рубахе сидит с ним рядом возле камина. А в это никак нельзя было верить! Одна возможность этого обращала в прах все, что Меркурьев знал ранее, во что верил и на что полагался. Есть законы – ясные и понятные физические законы, по которым живет мир. Согласно этим законам из могилы нельзя восстать, из прошлого нельзя явиться, с покойником нельзя поговорить. |