— Зачем?
— Не знаю, — царевич не мог долго смотреть ей в глаза, их яркий блеск его завораживал.
— Я должна теперь каждый день приходить во дворец? — не поняла Нефертити.
— Зачем? — удивился наследник.
— Но вы же сами только что сказали — хотите меня видеть... — не поняла она.
— Да, я хочу, но это не обязанность... — он попытался найти нужные слова, но не смог. — Это не обязанность, а та сила, что рождается в сердце и против которой нельзя устоять. Её называют ещё любовь. Ты слышала о ней?
— Конечно, — её щёки запылали огнём. Она прижала к ним ладошки, но они всё равно горели.
— Когда я долго тебя не вижу, у меня почему-то начинает кружиться голова, — помолчав, признался он. — Мне иногда хочется самому прийти к тебе.
— Приходите, мы будем рады, — снова поклонившись, проговорила она.
— Я обязательно приду, но лучше ты приходи. Тебе же нравится плавать?
Она кивнула.
— Я должен идти, — он оглянулся, точно слуги поджидали его за спиной. — У нас с отцом переговоры, послы из Касситской Вавилонии приехали.
— Они злые?
— Да нет, настырные только. Всё просят, просят, всё им надо. А ещё предлагают мне в жёны свою царевну, да так настаивают, словно мы не имеем права отказать им! — рассердился царевич. — Даже здесь хотят что-то для себя выторговать!
— Вас хотят женить? — она вдруг замерла от этих слов, растерянно взглянув на него.
— Вот именно! — насмешливо фыркнул он.
Но принцесса даже не улыбнулась. Ей вдруг захотелось уйти и больше во дворце не появляться.
— Я всё равно бы не принял их предложение, — твёрдо добавил царевич. — Мне ни к чему родниться с царём касситов!
Ей вдруг захотелось спросить: с кем бы он готов был породниться, но такие вопросы правителям не задавали.
— Я чувствую, что задерживаю вас...
— Ничего, они подождут, — он нахмурился, глядя в сторону. — Каждый раз я хочу сказать вам... тебе что-то важное и не могу. Язык деревенеет. Смешно?
— Нет.
— Почему?
— Значит, боги не хотят, чтобы вы открывали мне свою тайну.
— Это не тайна, — он взглянул на неё, и у Нефертити на мгновение даже перехватило дыхание.
— А что же?
— Это... — щёки царевича порозовели. — Я не знаю, как это объяснить, но ты мне очень нравишься. Я только и думаю о тебе...
Наверху у лестницы появился слуга. Принцесса взглянула на него, обернулся и Аменхетеп.
— Я иду, ступай! — раздражённо выкрикнул он.
Слуга поклонился и ушёл. Юный властитель шумно вздохнул, нервно развёл руками.
— Я должен идти, но хотел бы тебя снова увидеть, — последние слова дались ему нелегко.
— Хорошо, я приду завтра, и мы сможем опять здесь встретиться, — весело проговорила она, — если, конечно, вы за это время не женитесь на касситской царевне.
— А вот этого уж мы не допустим! — уверенно ответил он.
Когда царевич вошёл в обеденный зал, хозяин и гости с великим старанием расправлялись с горкой запечённых в глине жирных голубей, позабыв обо всех других посольских интересах. Лишь хруст косточек, сопение и сладкое причмокивание. Наследнику же есть не хотелось. Наконец старый фараон отодвинул от себя серебряное блюдо, вытер полотенцем жирные губы, омыл руки в большой чаше с водой и пристально, тяжёлым, давящим взором посмотрел на сына. Властитель был уже пьян, и ничего хорошего это не предвещало. Держать себя он ещё мог, но в такие мгновения становился злым и нетерпимым.
— А мы тут всё же решили будущий наш свадебный сговор на папирусе записать, — торжественно объявил правитель, прикладываясь к чаше с вином. — Уж очень просят о том уважаемые гости и хотят своему повелителю радость доставить! Я нашим писцам поручение дал, они такую брачную грамоту готовят...
Посол из Вавилонии прервал еду, заулыбался, закивал головой, радостно глядя на царевича.
— Но я же сказал, что погодить хочу, незачем пока торопиться! — напрягся наследник.
— Погодить и без того погодим, а коли гости просят, отчего их не уважить? А подружиться мы обязаны! — строго заключил отец, давая понять сыну, что никакие возражения его не примет. — Его величество Касситской Вавилонии Куригальзу...
— Куригальзу Старший, — мягко поправил Мараду.
— Да, Куригальзу, — нахмурился фараон, ибо не любил, когда его перебивали. Помедлив, он добавил: — Старший... Так вот, он тоже очень обеспокоен нашествием на подвластные нам соседние царства полчищ подлых хеттов и готов даже помочь нам, если те вздумают на берега Нила сунуться. А говорить о том, насколько мы нуждаемся в такой поддержке, думаю, не надо!
Посол снова расплылся в счастливой улыбке и закивал головой.
— Мы всегда хотели породниться с великим Египтом и стать его младшим братом! — льстиво добавил он, поднимаясь и кланяясь обоим правителям.
Фараон тоже поднялся с кресла, взял чашу с вином и уважительно, с ласковой улыбкой поклонился гостям. Примеру отца последовал и царевич, но особой радости на его лице не появилось.
— Всё сладится! — поднимая чашу, воскликнул фараон, обращаясь к гостям. — Такую свадьбу сыграем, что народы ахнут!
— Я всё равно не понимаю, к чему такая спешка и о каком договоре может идти речь, когда ни я, ни невеста не видели друг друга! Мне приятна оказанная мне честь, но я ещё не готов ответить «да»... — стараясь гасить возмущение, заговорил царевич, но фараон, бросив грозный взгляд на сына, мгновенно перебил его.
— Этот вопрос не подлежит обсуждению, ваше высочество, вы женитесь на царевне из Вавилонии, коли этого хочу я и наш Верховный жрец Неферт! А он непременно даст согласие на этот брак. И не будет никаких смотрин, как вы того желаете! Вы берёте в супруги царскую дочь, и одна эта мысль должна наполнять вас гордостью и великим счастьем! — грубовато-насмешливым тоном выговорил египетский монарх, взглянув на гостей, словно желая им показать, чьё слово в этом дворце весомей, и те с радостными поклонами внимали его речи. — И чтоб я больше не слышал ваших глупых возражений! Вы должны думать о благоденствии своих подданных и о той чести, какую нам оказывает наш великий сосед... — властитель запнулся, снова забыв имя касситского царя, но ловкий Мараду тотчас напомнил:
— Куригальзу Старший!
— Да, Старший! Принесите брачный договор, я его немедля подпишу!
Фараон взмахнул рукой, отдавая приказ слугам, и, не удержавшись на ногах, плюхнулся в кресло. Царевич, опустив голову, сидел бледный, как мел.
11
Илия никак не мог заснуть. С завтрашнего утра начинался сезон дождей и разлива рек, после чего сырая, напитавшаяся влагой земля засевалась пшеницей и быстро, за два-два с половиной месяца созревал урожай. Его едва успевали собрать, как беспощадный палящий зной обрушивался на Египет, сжигая всё, что не успевало произрасти и выколоситься, а потому, если дождей выпадало мало, то и жать было нечего.
