Книга Волшебник и узурпатор, страница 38 – Кристофер Сташеф

С этими словами она положила руки роженице на живот, а сама уставилась куда-то в пространство.

Мать Агнели что-то сказала, но одна из женщин положила ей на плечо руку.

— Тс-с, она прислушивается к ребенку. — Мать в благоговейном ужасе уставилась на ночную гостью и закрыла рот.

Алеа же прислушивалась к сознанию ребенка. Слов, конечно, она не слышала, только чистые, незамутненные эмоции в первозданном виде. Ага, испуг, и когда во время схваток Агнели заходилась в крике, к испугу примешивалось что-то еще, похожее на щипок, а затем на обморок.

Схватка прошла, и Агнели без сил распласталась в постели, хватая ртом воздух.

— Ребенок идет вперед ножками, а те запутались в пуповине. Хуже всего, что пуповина пережата между одной ножкой и тазовой костью. Стоит ребенку пошевелиться, как пуповина пережимается и ему нечем дышать.

— Значит, ребенок задохнется? — воскликнула мать роженицы.

— Он вообще не сможет появиться на свет, если мы не высвободим пуповину, — предупредила Алеа.

— Но как? — прошептала мать, в глазах ее читался ужас.

— Мне нужна гладкая палочка, — сказала Алеа, — длиной фута два, с раздвоенным концом.

Одна из женщин вышла за дверь. Пока ее не было, Алеа держала Агнели за руку и успокаивала, пока та мучилась схватками. В перерыве между ними она мысленно позвала Гара.

— Слушаю, — отозвался тот.

По всей видимости, он не спал — ждал, когда Алеа позовет его на помощь.

— Ты слышал?

— Выходит, по-твоему, я подслушивал.

— Прекрати! Пуповина запуталась у ребенка между ножек и вдобавок пережата тазовой костью. Ты не мог бы хоть немного ослабить давление при помощи телекинеза?

— Попробую, — ответил Гар, и на мгновение его мысли расплылись мутным пятном.

В этот момент вернулась соседка с гладкой ивовой палочкой, толщиной полдюйма и с раздвоенным концом.

— Я торопилась. Ну как, подойдет?

— Еще как! — успокоила ее Алеа. — Прокипятите ее в течение трех минут.

— А как я узнаю, что прошли три минуты? — спросила женщина, поворачиваясь к кипящему чайнику.

— Посчитайте сто восемьдесят ударов пульса.

Спустя несколько минут Алеа притворилась, будто пробует что-то сделать при помощи палочки, а сама тем временем, положив вторую руку роженице на живот, продолжала прислушиваться к ребенку. Она ощутила, как ребенок подался еще дальше назад, и по мере того, как его кровь обогащалась кислородом, сознание прояснилось. И тогда он опять подался вперед.

— Удалось, — раздался у новоявленной повитухи в голове голос Гара.

— Молитесь богине.

Алеа убрала палочку.

Агнели напряглась и вскрикнула.

— Я уже вижу ножки! — вырвался радостный крик у одной из женщин.

— А главное, ребенок дышит! — торжествующе произнесла Алеа.

— Хвала богине! — с пылом воскликнула мать Агнели.

Алеа начала тихо читать молитву Фрейе — чего, откровенно говоря, она от себя никак не ожидала. Но затем опомнилась и неслышно произнесла:

— Спасибо тебе, Гар.

Ответа не последовало, Алеа ощутила лишь тихое чувство гордости и удовлетворения. Что ж, по крайней мере свой удивительный дар ее спутник использовал во имя благой цели.

Время почему-то утратило четкий ход. Непонятно, сколько еще минут и часов прошло, то ли много, то ли мало, но в . конце концов Алеа уже держала в руках красивого, здорового младенца — девочку. Ротик раскрылся, и ребенок громко закричал, будто чем-то недовольный.

Алеа улыбнулась:

— Пусть у тебя не будет причины для недовольства, малышка, и пусть жизнь твоя будет счастливой.

Одна из женщин перерезала ребенку пуповину и собралась помыть девочку.

— Кто сообщит отцу? — спросила ее Алеа.

Наступила неловкая пауза, и все отвели взгляды.

— Что? — нахмурилась Алеа. — Разве он не несет никакой ответственности?

— Они не живут вместе, — сказала мать Агнели. — Дочь не сказала нам, кто он.

В комнате чувствовалось напряжение. У каждой женщины в глазах читалась одна и та же догадка — что девушку соблазнил чей-то муж.

Затем соседка положила девочку к груди Агнели и мягко произнесла:

— Ребенок родился и нуждается в защите отца. Почему ты не скажешь нам его имя?

— Это... это был Шуба.

Агнели ласково погладила ребенка и слегка улыбнулась.

Напряжение улетучилось, но тотчас вернулось.

— Он должен обеспечивать ребенка, — сказала соседка.

* * *

Но Шуба отказался. Рано утром мать Агнели протянула ему ребенка, но он лишь отвернулся.

— Агнели отказалась жить со мной. Она сказала, что любит кого-то еще. Пусть он и кормит ее и ее ребенка.

Жители деревни стали тихо перешептываться, но удивления в этом шепоте не чувствовалось. Интересно, подумала Алеа, наверное, Агнели слишком явно выказывала расположение другому мужчине.

Отец Агнели сделал шаг вперед.

— Они никогда не спали вместе. Этот ребенок — твой.

— Я не стану жить с женщиной, которая меня не любит.

— Тебя никто и не заставляет, — спокойно сказал отец. — Вся деревня будет обеспечивать ребенка — таков обычай. Но ты должен помогать больше всех.

— Если бы она любила меня — тогда другое дело. — Шуба взглянул на ребенка. На мгновение в его глазах появилась печаль, и он отвернулся. — Я не стану обеспечивать ребенка, которого будет растить другой мужчина.

К Шубе подошел его отец.

— Это несправедливо.

Отец Агнели нахмурился, его руки сжались в кулаки.

— Несправедливо то, что Шуба отказывается обеспечивать свою родную дочь.

Остальные жители деревни напряженно молчали. Затем какой-то мужчина вышел вперед и стал рядом с отцом Шубы.

— Он предлагал и получил отказ. Это несправедливо.

Еще один мужчина подошел к отцу Агнели.

— Справедливо и правильно обеспечивать родное дитя.

Так все мужчины деревни по очереди заняли ту или другую сторону. Женщины начали протестовать, вскоре их просьбы переросли в требования, которые становились все громче и громче. Мужчины молчали, на их лицах читалось напряжение.

Гар стоял, опираясь на посох, напрягшись, словно тетива на луке. Алеа бросила на него гневный взгляд. И как только он может надеяться, что они тут в один миг создадут правительство?

В задних рядах толпы вдруг возникла суматоха. Женщины расступились, уступая дорогу мудрецу. Тот прошел между двумя рядами мужчин, по очереди бросая взгляд на каждую из «партий» и улыбаясь. Никто не проронил ни слова, но люди заметно расслабились.