Онлайн книга «Одесская сага. Нэцах»
Она негодовала. Вся ее жизнь летела к чертям собачьим. И сил вырваться из очередного витка воронки, которая регулярно, примерно раз в десять лет почти обнуляла ее активы, уже не было. Но Лида была слишком дальновидной и расчетливой, чтобы рисковать жизнью, тем более после такого предупреждения. Рассказывать о спасенных из гетто детях было некому и нечего. Тем более, ей удалось спасти всего-то четырех. Потом ей намекнули, что следующий визит может оказаться последним. И ни имен, ни фамилий этих малышей она не знала, и выжили ли они потом — неизвестно. Гражданка Ланге заявится в музей, расскажет историю о важности сохранения и что она ждала больше года, чтобы быть уверенной, что сокровище действительно вернется в экспозицию, а не сгинет в мутной воде послевоенной неразберихи. Музей откроют в конце октября, и Лидкина безбедная старость снова вернется на его стены. Кто не работает — тот не ест — Что значит вылетела?!!!! Нила стояла перед Женей. Обмирая от ужаса и задыхаясь, та шептала: — Вылетела из техникума… не сдала… Мамочка… прости, прости, пожалуйста… — Что значит прости? Бестолочь! Поступить и вылететь! — Я не соображаю ничего! Вообще ничего не понимаю, что они говорят! Мама! Я старшие классы пропустила. Я не понимаю математику! — А как первую сессию сдала? — Списала, — продолжала шептать Нила, — у Мити… А на одном мне тройку поставили за то, что в самодеятельности пела… за грамоту… — Ну так и дальше бы им пела! — Мама, у меня по трем предметам двойки! По основным! — Идиотка! — гремела Женя. — Идиотка! А где твой Митя был? — Он не мой! Я не хотела опять у него просить… так же нечестно… — Чего ты вдруг сейчас о честности вспомнила? А?! А бросить нас здесь в войну было честно? А в школе списывать честно? Дала бы этому Мите, и все были бы счастливы! Нилка вспыхнула: — Мам, ты что такое говоришь?! Я никогда… еще никогда! — Ну и дура! — Мамочка, прости, ну я работать пойду! — Полы мыть?! Иди к декану, в ногах валяйся — чтобы переэкзаменовку на осень назначили! — Да у меня по трем предметам двойки! Как я за лето выучу три года математики и химии? Как? — Значит, не хочешь учиться? — Да не могу я! Мам, пойми! Я с шестого класса не училась. Ну мы же в советской стране, любая работа в почете, на завод пойду!.. Женька смотрела на свою зареванную дочь с распухшим носом и исходила яростью. Боже, какая дура, да она бы за такую профессию что хочешь сделала — и дала, и убила, и зубрила бы круглосуточно!.. Ни капли воли, ни капли ее упрямства — одна телячья покорность и эта дурацкая улыбка вечно. Ничего путного от родителей не взяла! Женька отлично помнила каждый свой день — от Фрунзовки до Чернигова и границы, каждый день в оккупации… Она молчала и думала: сдохнет! Не дай бог, я помру, и эта дура точно сдохнет, если не начнет бороться за свою жизнь, если не научится держать удар и давать сдачи. — Значит, так, корова великовозрастная, — завтра в техникум и садишься за книги. Чтобы в сентябре опять училась. Пересдай экзамены. — Мама, мамочка уже приказ вышел. — Меня не волнует. И запомни: учеба — твоя работа. А у нас кто не работает, тот не ест. Понятно? — Понятно, — всхлипнула Нилочка. На утро, покосившись на кастрюлю с кашей, Нила, вздохнув, отрезала себе хлеба. — Положи на место! — ровным голосом отозвалась Женя, сидящая с газетой. Нила удивленно посмотрела на мать. — Положи. Тунеядцы в нашем доме не едят. — Я… кусочек… можно? — Нет, нельзя. — Хорошо. — Нила покорно положила отрезанный кусок под салфетку. — Чай можно? — Колонка во дворе. Там пей. И с тебя за койку шесть рублей тридцать копеек. Платить тридцатого. В молдаванском дворе не обязательно оглашать публично — ракушняк отлично пропускает все свежие новости, только усиливая сигнал. Нюся Голомбиевская без стука зашла на кухню: — Женька, ты что, совсем озверела? Ты что, девку голодом моришь? Евгения Ивановна Косько ровным голосом отозвалась: — Не ваше дело. — У тебя сердца нет! Она уже с ног валится! — Спасибо за информацию, — отчеканила Женя. — Что б мать твоя сказала? Тебя хоть раз в жизни жратвы лишали? — Мадам Голомбиевская, вы бы больше за своими присматривали! А то ваша святая Уланова заместо директорской ложи в оперном внучкой вас одарила! Вон орет третью ночью. Что? Не кормите? Нила не ела третьи сутки. Шатаясь она шла через двор. Нюся встретила ее на галерее: — Иди до меня, дочечка, иди, я тебе супчика налью! Нила отрицательно покачала головой. — Не, вы это видели! — не выдержала Нюся на весь двор. — Дитё, ты ж загнешься! То, что у тебя бабка давно с ума съехала, а мать — на днях, то их проблемы. Иди! У меня жить будешь! Мы тебя всем двором прокормим! — Тетя Нюся, спасибо. Мы сами разберемся… В первый день вынужденной голодовки вечером Нила отнесла, как и во все предыдущие годы, миску с супом Гордеевой и присела на стульчик у кровати: — Баб Лёль, оставь пару ложечек. Гордеева удивленно оторвалась от тарелки: — А тебя шо, дома не кормят? — Не кормят — улыбнулась Нилочка. — А шо так? Мамаше на хвост наступила? — Меня из техникума выгнали. А мама сказала: кто не работает, тот не ест. И если я не учусь, то дармоеды ей не нужны. — Ишь ты… — Гордеева задумалась, — железная баба. Ну что, дочечка… — Елена Фердинандовна приосанилась, — добро пожаловать во взрослую жизнь. Никто тебя больше просто так кормить не будет. И помогать тоже. Иди на работу устройся. Потом спасибо скажешь. На следующий день вечером Нила счастливая зайдет на кухню: — А я на работу устроилась! — Поздравляю, — выдохнет с дымом Женя, — и кем? — Санитаркой в Еврейскую. — М-м-м, блестящая карьера. — Можно теперь мне поесть? — А что, таких ценных кадров на работе не кормят? Тут даже вечный ребенок Нилочка не выдержала и, хлопнув дверью, выскочила во двор. Возле арки ее перехватила Ривка: — А ну быстро ко мне! — Нет, не пойду! — Быстро ко мне, — Ривка дернула Нилку за локоть, и та буквально влетела к ней в коридор. |