Матиас Литте глядел опухшими и покрасневшими глазами в лицо брата мытаря, и я был уверен, что он не слишком-то понимает обращенные к нему вопросы. И даже не одурманенный болью и страхом – все равно понял бы немногие из них.
Веселый Палач между тем защелкал щипцами, которые уже успели остыть и не ярились багрянцем.
– На вопросы – отвечать, а иначе буду рвать, – запел он. – Один зуб, второй и третий, худо без зубов на свете!
Трупоед, ошеломленный, всматривался в золотую маску, и я был уверен, что он не помнит не только о вопросах, заданных Сфорца, но даже и о самом присутствии монаха. Веселый Палач молниеносно склонился, почти оттолкнув мытаря, схватил Литте за нижнюю челюсть, сунул ему глубоко в рот щипцы. Дернул и вместе с резким воплем пытаемого показал торчавший меж железными щипцами окровавленный зуб.
– Еще, еще! – не то запищал он, не то зарычал в явственном возбуждении – и даже не попытался ничего срифмовать. Кровь забрызгала белые брыжи, выбивающиеся из его рукавов. Одна же капля упала на золотую маску.
– Довольно! – крикнул Сфорца и оттолкнул палача.
Склонился над корчившимся от боли и страха Матиасом.
– Говори, и мы защитим тебя от страданий, – сказал он с неожиданной лаской в голосе. – Кто был твоим соучастником?
– Фсе фкафу, – пробормотал Литте, а изо рта его плеснула кровь.
Я встал, громко отодвинув табурет.
– Я увидел достаточно, – сказал.
– Не нравится вам, как движемся мы к разоблачению правды, а? – Сфорца обернулся и окинул меня злым взглядом.
– Отчего же. Я совершенно поражен вашими методами, – ответил я и вышел.
* * *
Я не скрывал, что и вправду поражен допросом, в котором имел неприятность участвовать, и решил поделиться своими впечатлениями с Курносом. Я старался говорить коротко и по делу, но так-то было непросто передать впечатление от странного, зловещего и отвратительного ритуала, который Веселый Палач исполнял с полного одобрения брата Сфорца. Полагаю, однако, что мой товарищ понял все, что нужно было понять.
– Я вот думаю, – сказал он медленно, – может, пришьем его, а? Мордимер? Того альмосунартия…
– Угу, – сказал я. – Конечно… Ты уж лучше не думай, прошу тебя…
– А Виттинген? Если бы мы сделали то же, что сделали тогда в Виттингене, а?
– Курнос, как думаешь, сколько раз можно повторять один и тот же маневр? Подумай, что бы сказал Святейший Отец, когда б оказалось, что его специальный посланник – еретик или чернокнижник? И что его страшное отступничество снова раскрыл инквизитор Маддердин из Хеза?
Мой товарищ пожал плечами.
– Ну? И что б такого он сказал?
– Я бы точно не захотел этого слышать, – пожал я плечами.
Конечно, во время известных происшествий в Виттингене мы провели расследование, которое принесло неожиданные и досадные – для некоторых – результаты. Но никому не войти в одну реку дважды, как говорил некий языческий философ. Если бы Мордимер Маддердин вторично сжег посланника Святейшего Отца, это могло бы показаться многим людям не только превышением полномочий, но и достойной порицания привычкой. Я был уверен, что тогда от меня потребовали бы серьезных объяснений, а последнее, что мне хотелось, – это ехать в славный Замок Ангелов.
– Так что ты сделаешь? – спросил Курнос.
– Ничего, – ответил я. – Подождем и поглядим, как пойдет дело. Пока же я могу сделать лишь одно – отправить письмо в Хез. Но… – я махнул смиренно рукою, – …его ведь наверняка никто и читать не станет.
Я мог вовлечь в дело и местное отделение Инквизиториума в Кайзербурге, но был уверен, что братья-инквизиторы не слишком бы обрадовались участию в конфликте, который, скажем честно, столь мало их касался. Конечно, профессиональная солидарность заставила бы их встать на мою сторону, но я не верил, что они уразумели бы суть проблемы. Говоря откровенно, я полагал, что местные инквизиторы могли посчитать странным, что я встал на защиту существа столь отвратительного, как Матиас Литте. Особенно если это означало конфликт с человеком настолько сильным, как брат Сфорца.
– Прежде всего мне крайне хотелось бы увидеть, кто скрывается под золотой маской нашего палача-весельчака. Мне все кажется, что я его где-то уже видел. – Я потер лоб.
– А я – нет, – буркнул Курнос. – И даже не интересно. А то – убить его, а? – Он чуть оживился.
– С этим бы я согласился скорее, – сказал я. – Но, может, позже…
Я знал, что допросы не длятся слишком долго, ибо даже Сфорца не был настолько глуп, чтобы замучить насмерть обвиняемого, если уж хотел добыть из него некие признания. Веселый Палач жил на втором этаже дома настоятеля (тот не имел выхода и вынужден был согласиться на такое соседство), поэтому я решил подождать, пока палач не вернется. Я выбрал хорошее место – непроглядную тень под лестницей, – и не прошло часа, как услышал странные звуки: не то шуршание, не то перестук, не то звуки ковыляющих шагов. Песенка, наборматываемая отчасти писклявым, отчасти хриплым голосом, утвердила меня в мысли, что это Веселый Палач возвращается в свою комнату после жаркого дня. Я ощутил также резкий запах свежей крови, а когда палач проходил мимо моего укрытия – приметил краешек заляпанных красным брыжей на его рукавах.
Неплохо же он развлекся с Матиасом Литте, подумал я, но чтобы мне страдать о судьбе трупоеда? Конечно, жизнь его не сложилась счастливо, но разве не сам он в том виновен? Зачем он столько лет заботился о старой, больной и некрасивой жене? Разве не мог взять себе в жены ту, что могла ему помогать, а не только требовать помощи? Ха, люди всегда делают свою жизнь неустроенной лишь по собственному желанию, и Матиас Литте был тому наилучшим примером. Вот согревай ему постель здоровая молодка, а не усохшая старуха, не случилось бы и всего этого несчастья…
Но я прервал столь здравые размышления на тему семейной жизни и тихонько поднялся по ступеням, ставя стопы осторожно, чтобы дерево не скрипнуло под ногою. Правда, Веселый Палач пел и бормотал так громко, что, кроме себя самого, никого не услышал бы, – но все равно стоило поберечься.
Стукнула дверь в его комнату, а через миг и я стоял перед нею. Прижал ухо к дереву и еще некоторое время слушал хриплое пение, которое внезапно оборвалось – буквально на полуслове. Тогда, увидев в двери, возле самого косяка, узкую трещину, я решил заглянуть – вдруг да повезет рассмотреть, что там внутри происходит. Щель была немилосердно узкой, но, приблизив глаз к дереву, я сумел различить кусок комнаты. В поле зрения появилась обтянутая разноцветным кафтаном широкая спина Веселого Палача. Я услышал стон, когда он сражался с тесной одеждой, и внезапно он остался в одном белье. Он все еще стоял спиной, но я заметил, как снимает золотую маску. Отложил ее куда-то вне поля моего зрения, я же лишь отметил, что на плечи его ниспадают светлые волосы – прежде скрытые и сколотые.
А потом он повернул лицо к двери. Я не вскрикнул от удивления, не охнул от испуга и не втянул в себя воздух с громким сипом. Я не экзальтированная девица, теряющая сознание, будучи поражена видом, что заставляет сильнее биться ее сердечко. Я – инквизитор Его Преосвященства и повидал в своей жизни немало всякого.
