– Ты служил, – скорее сказал, чем спросил я.
– Двадцать лет, милостивый господин, – ответил он, покраснев от гордости. – Имперская пехота.
– Молодец, – сказал я громко. – Тогда расскажи мне, что ты видел, Вольфи.
– Я услыхал плач, а потом увидел бегущих деток, – сказал он. – Ну, я их – расспрашивать, а оне – ни бэ, ни мэ; ни слова не выдушить, такими были спуганными. Ну это все, милостивый господин, что я знаю, – он слегка пожал плечами. – Прошу прощения…
– Хорошо доложил, – похвалил я его. – Спас детей, и люди должны быть тебе благодарны. А ты, Йоханн, смелый парень. Немногие рискнули бы схватиться с настоящей ведьмой.
Мальчик поднял глаза и ухмыльнулся щербатой усмешкой.
– Я должен был спасать Маргошу. – Он протянул руку и сжал ладонь сестры.
– Кричала, что другие придут за нами, – выдавила из себя Маргарита. – Так кричала, когда мы убегали…
– Что за другие? – Мой вопрос был едва слышен в шуме, что внезапно охватил остальных.
– Сказала, что их много, что любят мясо таких детей, как мы. – Йоханну удалось перекричать шум.
– Люди, люди! – заверещала толстуха. – Кто ходил к ведьме? – повела взглядом по стоящим вокруг колодца соседям. – Рита, ты заказывала ей отвары, чтобы скотина не пухла!
– Ложь! – закричала Рита – высокая седая женщина, с лицом, будто вырезанным из темной коры. – Проклятая ложь! Это ведь ты, дьявольское семя, ходила для невестки: мы ведь знаем, что та перед всяким ноги расставляет!
Толстуха прыгнула к Рите, целясь ногтями в ее лицо, но Вольфи Ломидуб заступил ей дорогу и одним взмахом обездвижил.
– Тихо, бабы! – рявкнул во весь голос. – Бо как двину – мало не покажется!
Я встал и ударил в ладоши.
– Молчать! – крикнул – и подождал, пока люди утихнут. – Господня милость привела нас в ваше село, – сказал я серьезно, – ибо, как видно, сам сатана кружит вокруг и ищет, кого бы пожрать. – В толпе перепуганно заохали. – Молитесь вместе со мной: «Верую в Господа, Создателя Неба и Земли…»
Первым подхватил мои слова Вольфи, а за ним подтянулись и остальные. Курнос с серьезной физиономией встал на колени в грязь, и следом сразу же начали опускаться на землю простецы. Миг спустя над всеми молящимися селянами возвышался только я один.
– …замученного при Понтии Пилате, распятого, сошедшего с креста, в славе принесшего Меч и Слово своему народу… – продолжил я молитву, с истинной радостью глядя на покорно склоненные спины и головы.
* * *
Из хаты, которую отвел нам войт, выселили ее обитателей – многочисленную семью бедняков. И все же они были рады, поскольку я наделил их несколькими грошиками. По моей просьбе выставили из хаты и трех кабанчиков, что весело рылись у очага. Тем не менее следы – в виде грязи и вони – остались как после хозяев, так и после свиней.
Курнос нагреб себе соломы в угол и развалился там со счастливой физиономией.
– Как дома, ага? – пошутил я.
– Не дует, на голову не каплет… Чего еще нужно? – ответил он.
– Девку б типа… – пробормотал Второй.
– Та толстуха мне, говорю, понравилась, – задумчиво сказал Первый, ковыряясь пальцем в зубах. Он выудил оттуда некую дрянь и теперь внимательно к ней присматривался.
– Ту, с детишками? – скривился я.
– Люблю таких… – задумался он на миг и снова сунул добытый кусок мяса в рот, – …поросявых.
– Сисястых, – добавил его брат.
– С жопой побольше, – подхватил Первый.
– Хватит, – приказал я.
Не намеревался выслушивать их фантазии. К тому же пару раз я имел оказию видеть, во что эти фантазии превращаются: близнецов тянуло не только к большим грудям и огромным задницам, но и к женщинам, скажем мягко, смертельно спокойным и мертвецки холодным.
– Вы должны быть вежливы, ясно? Никаких забав с селянками, никакого пьянства, драк или убийств.
– Ты ведь нас знаешь, Мордимер, – сказал Первый с упреком в голосе и состроил невинную мину, столь не подходящую к его физиономии.
– О да, знаю, – ответил я, ибо они – словно бешеные псы, и спускать их с цепи было весьма опасно для всех и каждого.
– Выспимся – и что, домой? – спросил Второй.
– Близнец, ты сбрендил? Не думаешь, что здесь случилось нечто, требующее выяснения?
– А чего такого-то?
Я только вздохнул, поскольку глупость моих товарищей временами была просто поразительной.
– Найти батюшку и матушку. – Курнос весьма точно изобразил голос маленького Йоханна.
– О! – указал я на него пальцем. – Очень хорошо, Курнос. И кроме того, проверить дом ведьмы, если от него еще что-то осталось. И узнать, кто эти «другие», о которых говорили детишки. Немало работы, да?
– А сожжем здесь кого-то, ась? – Первый приподнялся на локте и поглядел на меня.
– Например – кого бы ты нынче хотел сжечь? – спросил я ласково.
– А я знаю? – ответил он. – Это ж тебе думать, Мордимер.
Я лишь вздохнул, поскольку это была истинная правда. Конечно, мне придется написать подробный рапорт для канцелярии в Хезе, а уж епископ сам решит, что делать с обитателями села, которые нарушили закон. Однако, говоря откровенно, я сомневался, что этот рапорт заслужит чего-то большего, чем пренебрежительной усмешки Его Преосвященства. Ибо кому какое дело до простецов из медвежьего угла, которые сожгли несчастную старушку? Я тоже мог махнуть на все рукою и отправиться дальше, но, увы, обладал слишком сильным чувством долга. В конце концов, если не мы, инквизиторы, будем стоять на страже закона, – кто сделает это вместо нас?
Кроме того, дело приобрело неожиданный поворот. Появились некие «другие», которыми детям угрожала ведьма. Любители молодого человеческого мяска? Ведьмы? А может, всего лишь детское воображение? Наверняка сей след нужно тщательно проверить. И тогда, вероятно, действительно зажгутся костры…
Но путь к этому был еще куда как далек, поскольку Господь в милости своей не даровал мне чрезмерную неосмотрительность в суждениях. Я хорошо помнил известное (а нынче, как слыхал, часто упоминаемое при обучении в Академии) дело городка Дунхольц. Там неопытные братья из местного Инквизиториума поверили сказочкам детишек из детского дома и сожгли половину городского совета, прежде чем Его Преосвященство епископ выслал туда некоего пользующегося доверием инквизитора, который, к облегчению горожан, вернул в городок порядок. А причиной всего был – ни больше ни меньше – лишь запрет покидать стены приюта, так обозливший детишек, что те обвинили своих благодетелей в колдовстве и заговоре с сатаной.
Именно поэтому я не был склонен доверять недокументированным обвинениям. И хорошо представлял, что могло здесь произойти, если бы не мое неожиданное появление в селении. Ярость взаимных обвинений сегодня уже проявилась, но, поверьте, милые мои, она была лишь мягкой прелюдией того, что неминуемо наступило бы, когда б не вмешательство вашего нижайшего слуги. Мне известна была ожесточенная ненависть, склонная зарождаться по любому поводу в сердцах простецов. Поэтому я был уверен, что нынче, имея куда более серьезный повод, богобоязненные селяне замучили бы и забили своих соседей – и как знать, не принялись бы искать виновных и в соседних селах? Знавал я такие случаи, и не были они чем-то необычным. Особенно в медвежьих углах, где обитатели жили по собственным законам и обычаям, мало зная о том, что происходит за межой их селений.
