– А подробней, Вольфи? Что изменилось? Спокойно, парень, подумай хорошенько, не спеши…
– Нынче держатся только вместе… – левой рукой он загнул указательный палец на правой.
Это как раз я вполне мог понять. Несчастье сближает людей, особенно когда они теряют семью и остаются одни-одинешеньки на свете.
– …говорят вроде как-то по-другому, ну, типа, ловчей, – наморщился он и загнул второй палец. – Ну, или как-то так…
Что ж, не быть Вольфи Ломидубу знатоком бесед и красноречия.
– …еще казалось, что они не сразу узнавали, кто есть кто, но потом, видать, припомнили… – загнул он третий палец.
Это я тоже мог понять, поскольку случалось, что произошедшая трагедия отбирала у людей даже не часть памяти, а всю ее целиком, оставляя в голове лишь крохи от старой жизни.
– Ну и какие-то они вообще странноватые, – подвел он итог, загибая четвертый палец. – Да и вообще, – добавил, морща лоб.
– Ты мне крепко помог, Вольфи, – сказал я ласково, ибо знал, что не вытяну из него ничего больше.
Он просиял.
– Всегда к вашим услугам, добрый господин, – сказал уверенно.
– Знаю, Вольфи. И ценю это. – Я поднялся и попрощался с ним кивком головы.
– Имперская тяжелая пехота к вашим услугам, добрый господин, – рявкнул он.
Я усмехнулся и вышел, склонив голову, чтобы не удариться о низкую притолоку.
С облегчением вдохнул свежего воздуха, поскольку подозревал, что, во-первых, Вольфи настолько же любил купаться, как и мой приятель Курнос, а, во-вторых, не был он и мастером кулинарного искусства – и то, что готовил в котелке, наверняка подохло очень и очень давно.
Разговор с Ломидубом не дал много нового, но я знал одно: завтра с пристрастием опрошу детей. Если знающие их много лет местные простецы утверждают, что те как-то изменились, то ваш нижайший слуга хотел знать причины изменений.
Кроме того, меня крайне интересовало, каким образом колечко маленькой Маргариты оказалось в яме, в которой спрятали останки четырех трупов.
Пока же я решил прогуляться к ручью. Ночь была теплой, сияла полная луна, а я еще не хотел спать. Особенно учитывая ту гамму запахов, что готова была обрушиться на меня, едва только войду в домик, где ночуют Курнос с близнецами.
* * *
Господь одарил меня тонким слухом, поэтому шаги за спиной я услыхал, несмотря на то что пришлец старался ступать тихо.
Помедлил миг-другой и вскочил на ноги. Обернулся я уже с мечом в руках. В ясном свете луны в нескольких шагах за собой увидел Йоханна, который замер с поднятой ногой.
– И что это ты пугаешь людей в ночи, карапуз? – спросил я, спрятав меч в ножны.
Он же продолжал стоять – неподвижно, в той же неестественной позе. Вперился в меня тяжелым, враждебным взглядом. Был насторожен. Как волк, которого поймали, когда он подкрадывался к жертве.
Ха, почти засмеялся я про себя, инквизитор Мордимер Маддердин – жертва маленького мальчика? Впрочем, приходилось мне слыхивать и не такие истории, а всадить человеку нож в спину сумеет и малое дитя.
И тогда я услышал тихий плеск. Это могла быть рыба, ушедшая на глубину, либо лягушка, охотящаяся за комаром. Могло быть что угодно. Но когда я осторожно повернулся (так, чтобы не потерять из виду Йоханна), понял, что это не была ни рыба, ни лягушка.
На воде стояла одетая в белое платье босая Маргарита, и ее светлые волосы блестели в лунном свете. Я задержал взгляд на ее ногах. Ибо девочка именно что стояла на воде, а не в воде. Я отчетливо видел ее пальцы, опирающиеся о гладь ручья.
Как и Йоханн, она замерла в полушаге, глядя на меня из-под завесы растрепанных волос.
– Ну, ребятки, – сказал я, вытягивая меч.
И тогда Йоханн и Маргарита бросились на меня. Так быстро, будто были сплетены из лунного света. Я махнул мечом, но клинок лишь со свистом разрубил воздух. Они же ударили меня с двух сторон. Изо всех сил и всем весом детских тел.
Я покачнулся, поскользнулся на глинистом берегу и с плеском свалился в воду. Мигом вскочил – лишь затем, чтобы увидеть, как брат с сестрой срастаются в единое тело. Они стояли рядом, в нескольких шагах от меня, плечом к плечу. Фигуры их окружило серебристое мерцание. Тела будто вибрировали, размазывались, одно вминалось в другое. Через миг там стояло уже некое странное существо с четырьмя ногами, но двумя спинами: половина лица его была лицом Йоханна, а половина – Маргариты.
Наверное, в этот миг мне нужно было подскочить к твари и проверить, насколько детские тела могут противостоять мечу. Но вместо этого я, ошеломленный, только смотрел: так долго, что превращение успело завершиться. Передо мной стояло нечто, лишь слегка напоминавшее человека. Было у него белое раздутое туловище и почти человеческая голова с огромной пастью и ощеренными зубами. Короткие толстые руки заканчивались темными когтями.
Только теперь я бросился вперед, но тварь уже смотрела на меня в упор. И взгляд ее отдавал фосфоресцирующим трупным блеском. Было в этом взгляде нечто настолько нечеловеческое и настолько пугающее, что я сбился с шага, а рубанул слишком слабо и вскользь. Тварь легко ушла с линии удара и рванула меня когтями через спину. Меч выпал у меня из ладони, а рука бессильно повисла. Я почувствовал жгучую боль, бегущую вдоль локтя. Однако сумел уклониться от следующего удара.
А потом… что ж… Потом уже ничего не помню.
* * *
Когда я открыл глаза, увидел, как надо мной склоняется девушка – или, вернее, молодая женщина. Темные буйные волосы, собранные в узел, и прекрасные блестящие глаза. Лицо ее было белым – белизной алебастровой статуи, и лишь едва заметная голубая пульсирующая жилка у виска говорила о том, что это – лишь женщина из плоти и крови.
Она улыбнулась:
– Приветствую тебя снова в этом мире.
Был это голос, пробуждавший доверие, глубокий и теплый. Я подумал, что именно такой голос не прочь был бы услыхать всякий, очнувшись на ложе болезни. А я именно что пребывал на таком ложе, пусть даже слово «ложе» не лучшим образом описывало меховую шубу, брошенную в угол небольшой избушки.
Тьму здесь разгоняла лишь масляная лампа, тоже стоявшая на полу.
– Меня зовут Карла, Мордимер, – сказала женщина, и я совсем не удивился, что она знает мое имя. – Прости, но теперь мне придется заняться твоей раной.
– Прости? – прокашлял я и глянул на паскудную, загноившуюся и окровавленную рану, которая некогда была моим плечом. Однако – о, чудо! – у меня ничего не болело, поэтому я предположил, что женщина дала мне некий болеутоляющий отвар.
– Пей, – тут же сказала она, предложив мне глиняный кубок.
Уже от одного запаха меня едва не вывернуло, но сил, чтобы уклониться, у меня не было.
– Пей, пей, пей, – прошептала она настойчиво и левой рукой придержала мне голову.
