– Кто ты? – спросил я, стараясь отчетливо произносить звуки.
Она не поняла моих слов, а я ведь рассчитывал, что знает хотя бы простейшие фразы на нашем языке. Она же снова нетерпеливо произнесла что-то и кивнула, словно дав мне знак, чтобы я отступил с дороги и освободил проход в пещеру.
Конечно, я мог это сделать. Скорее всего, она охотилась не на меня, а на Нойшалька и, вероятно, была столь великодушна, чтобы не забирать мою жизнь, если сумеет добраться до своей жертвы.
И это было ошибкой, поскольку отобрать у нее жизнь пришлось бы мне. Ведь я и вообразить себе не мог, чтобы инквизитор Его Преосвященства епископа Хез-хезрона, слуга Божий и молот ведьм, мог отступить перед слепой старухой. Пусть даже она была отличной лучницей и знавшей свое дело ведьмой.
Кроме того, я должен был доставить Нойшалька в монастырь Амшилас, поскольку его умения пробуждали во мне все больший интерес. А доставить монахам труп вместо живого человека означало безусловное поражение.
У меня было совсем немного времени для принятия решения. Не мог же я надеяться, что мы так и будем стоять у входа в пещеру, греясь в лучах летнего солнца. У нее было свое задание, у меня свое. И задания эти противоречили друг другу, что означало одно – миг спустя один из нас лишится своего бренного тела.
Каким образом старуха видела мои движения? А может, слышала их? Нет, милые мои! Мордимер Маддердин, если только пожелает, умеет двигаться тихо, как кот на охоте, и под стопой моей даже лист не шелохнется.
Может, она ощущает мой запах? Как знать… Стояла шагах в двадцати от меня, но если у нее собачий нюх, то, чтобы найти жертву, глаза ей и не были нужны.
Меня осенило. Давным-давно я слыхал историю о человеке, который приказал вынуть себе глаза, чтобы те не мешали ему видеть истинную суть людей. Так, может, и старуха видит ауру моих мыслей?
Я прикрыл глаза и погрузился в спокойную молитву. Утишил мысли, как тому учили в нашей славной Академии. Старуха пролаяла нечто озлобленно, но звук сей достиг меня будто из дальней дали и не вызвал даже тени мысли.
Машинально, не думая, я ступил пару шагов в сторону, ощущая себя так, будто вознесся над землей. Молитва плыла во мне и вокруг меня, окружала непроницаемым заслоном, успокаивала, ласкала и создавала связь, единящую меня с недвижимой гармонией мира.
Я услышал свист стрелы. Сперва одной, потом другой, но звук тот не мог нарушить ничего в моем сознании. Я отметил его – и только. Я был уже лишь пылью, которую несли ветра вселенной, единством в целостности и целостностью в единстве. Мне даже не было нужды произносить слова молитвы, поскольку молитва сделалась частью меня самого, я погружался в нее, а она – в меня.
Старуха была проворна. Но не настолько, чтобы сдержать кинжал, который я воткнул ей под лопатку. Выход из молитвенного спокойствия и разрыв связи с гармонией мира я ощутил, будто удар в сердце и по разуму.
Я знал: женщина на короткий миг перед смертью поняла, что я стою за ее спиной с кинжалом в руке. Но не успела ничего сделать. Острие пронзило сердце, и она моментально умерла. Некоторое время ее ноги в высоких кожаных сапогах дергались в траве, а потом она замерла в луже крови. Ее зашитые глаза были недвижно устремлены в небо, а на лице, напоминавшем кору древнего дерева, замерло выражение спокойствия.
Я вытер кинжал о ее одежду и упал на колени. Из моего носа хлынула кровь, мешаясь в траве с кровью, что натекла из раны старухи.
– Вы справились! – В голосе Нойшалька слышалось искреннее удивление.
Я с трудом поднял глаза. Демонолог стоял у входа в пещеру, и солнце освещало его в профиль. Я прищурился, а потом сел, отведя взгляд.
– Мне нужно поспать, – сказал я и сам слышал, как дрожит мой голос. – Разбудите меня через несколько минут…
* * *
Она сидела рядом, держа меня за руку. Я чувствовал ладонью ее тонкие холодные пальцы, а когда поднял голову – увидел ее улыбку.
Она лениво отвела со лба золотые волосы и склонилась надо мной. Ее миндалевидные глаза были синими, словно горное озеро в свете полуденного солнца…
– Вставай, вставай, – говорила она нетерпеливым хриплым голосом Казимира Нойшалька.
Сон улетучился, я поднял голову и увидел склонившегося надо мной демонолога.
– Пора, – говорил он, а изо рта его смердело гнилью, и запах этот сразу же дал мне понять, что из прекрасного мира сна я вновь перенесся в столь же реальную, сколь и несчастную юдоль слез.
– Встаю, – пробурчал я.
Был сердит, что меня разбудили. Но знал: в сердце моем надолго останется память о сладостном видении из сна. Как и горечь осознания того, что мечты останутся лишь мечтами, поскольку я сам выбрал путь, которым следую и поныне.
Я оглянулся. Мы все еще были у пещеры, ставшей укрытием колдуну, но солнце успело пройти по небу немалый путь.
– Где труп? – рявкнул я.
– Я бросил его в реку, вместе со всем… – пожал он плечами.
– Бросили в реку, – повторил я ироничным тоном. – Порядком потрудились, чтобы убрать ее долой с моих глаз.
– Даже не думайте об этом, – сказал он, и голос его внезапно сделался тверд. – Нам придется погонять коней, чтобы завтра до заката оказаться в Амшиласе.
Вот и вся благодарность вашему нижайшему слуге за спасение жизни. Ха, а может, Нойшальк был прав, ведь и он значил для меня ровно столько, сколько стоили знания в его голове.
– Обождите здесь, – приказал я. – Мне нужно еще кое-что проверить.
Не слушая его протестов – все более страстных, – я вскарабкался в седло (и слово «вскарабкался» хорошо передавало суть того, как именно я это сделал) и погнал назад к лесу, по которому мы еще недавно убегали от старухи. Я направлялся к дереву, в которое воткнулась стрела, пущенная в Нойшалька. Хотел увидеть ее поближе, поскольку она показалась мне предметом чрезвычайно необычным.
Я без труда нашел дерево, в стволе которого торчала стрела. Увы, я не сумел ее извлечь. Острие воткнулось так глубоко, что пришлось бы порядком помучаться, вырезая лунку вокруг древка, и я не думал, что здесь помогут даже клещи. Но и увиденного мне хватило с лихвой. Стрела была вырезана из черного дерева, тщательно отполированного и покрытого едва заметными руническими знаками – а точнее, знаками, которые я посчитал рунами. Оперение было из пера некоей черной птицы, но я не сумел понять какой именно. Впрочем, ничего странного: я ведь не тот, кто разбирается в животных.
Я обломал стрелу у самом ствола и спрятал обломок за пазуху. Однако заметил, что когда я дотрагивался до черного древка, по пальцам моим пробегала ледяная дрожь. В стреле той, милые мои, была сила. Некто не только тщательно ее вырезал, но и напитал чрезвычайно опасной магией.
Почему старуха охотилась на Нойшалька с помощью этого оружия? Отчего полагала, что черная руническая стрела наилучшим образом сумеет лишить его жизни?
