– Полномочия полномочиями, – сказал он спокойно. – Но не вижу, чтобы в них было хоть что-то написано о слежке за людьми Церкви…
– «…всеми доступными способами…», – указал я ему пальцем фрагмент епископских бумаг.
Тот вздохнул.
– Ладно, – сказал наконец. – Но вы должны подписать приказ. И в случае осложнений перед Его Преосвященством будете отвечать лично. – Он глянул на меня и устало покачал головой. – Знаете, коли вдруг что – не хотел бы я оказаться на вашем месте.
– Конечно, – ответил я, поскольку, зная Его Преосвященство, сам бы в случае возникновения проблем не хотел оказаться на своем месте.
Просьба моя и вправду была крайне необычной, поскольку редко случалось, чтобы Инквизиториум начинал слежку за важными людьми Церкви без четкого приказа епископа Хез-хезрона, который, по сути, был (на словах и на деле) главой Святого Официума. В этот раз канцелярия решилась на небольшое отступление от правил, и я полагал, что каноник Братта мог благодарить за это в равной степени презрение и ненависть, каковые он вызывал у моих братьев-инквизиторов. И, как видно, эту ненависть он ухитрился внушить даже распорядителю Инквизиториума, сидевшему сейчас передо мной – хотя уж его-то обязанности были куда как рутинными. Что ж, Одрил Братта не сумел за свою жизнь завести добрых друзей в самых разных кругах и теперь мог за это поплатиться… Я же не собирался плакать из-за этого, хотя по природе своей – человек чрезвычайно сентиментальный и чувствительный.
Приняв решение о слежке, Святой Официум посылал соглядатаев. Личности их скрывались даже от инквизиторов, поскольку те тоже могли однажды оказаться под наблюдением, и было бы неправильно, если бы они без труда опознали шпиона. Кроме того, чем меньше людей знало подобные тайны, тем больше шансов, что дело не выйдет из-под контроля. Но лично я был уверен, что к некоторым рапортам соглядатаев имеет доступ не только Инквизиториум, но и тонги – прекрасно организованная группа преступников, действующих в Хез-хезроне. Понятное дело, я никоим образом не мог подтвердить этих подозрений, но они казались мне совершенно очевидными.
Главное, однако, было то, что через несколько дней я узнаю о канонике все: куда ходит, с кем встречается, о чем разговаривает и даже что предпочитает есть. И я надеялся, что это позволит мне выполнить возложенную на меня епископом миссию. Вместе с тем знание это могло привести меня туда, где при других обстоятельствах я не захотел бы оказаться… Хорошо еще, что я это понимал – я ведь и сам всегда твердил, что истина важна не сама по себе, а лишь относительно того, сумеем ли мы извлечь из нее пользу для нас самих.
Рапорт соглядатаев я получил через пять дней – и внимательно его изучил. Казалось, в жизни Одрала Братта нет ничего необычного: он исполнял священническое служение, занимался делами управления, дважды за это время проведал любовницу, а один раз – публичный дом, побывал на пиру, что давал один дворянин.
Однако я обратил внимание вот на что: трижды за эти пять дней каноник проведал церковь Богоматери Безжалостной, молясь там по несколько часов. Молясь, стало быть… Соглядатаи этого собственными глазами не видели, поскольку Одрил Братта входил в помещения для духовных лиц, знакомых настоятелю прихода. Но почему же каноник полагал, что молитва в маленькой церквушке лучше, нежели молитва в его собственном соборе? Ха, вот это-то и следовало проверить!
* * *
Церковь Богоматери Безжалостной находилась в самой старой части Хеза, той, что лежит в излучине реки. Церковь ютилась меж древними, полуразвалившимися домами, чьи фундаменты подмывались весенним половодьем. Да и сама церковь, окруженная железной оградой, выглядела не лучшим образом. Даже статуя Богоматери во дворе была в зеленой патине, давно утратив девичью мраморную белизну.
На сей раз я был не в официальных инквизиторских одеждах, но в обычном темном кафтане и темной шляпе с широкими полями: надвинул ее, чтобы скрыть лицо. Соглядатаи в рапорте подробно описали, куда входил каноник – именно это место я и намеревался проведать. И могло оказаться, что Братта не занят ничем предосудительным, пусть мне и не хотелось верить, что он не сыскал лучшего места для молитвы, чем эта запущенная церквушка вдалеке от собора и соборной канцелярии.
Церковный зал был пуст, темен и холоден. На стенах я приметил подпорченные временем фрески, за алтарем стояла деревянная фигура Иисуса-с-Мечом. Правда, рукоять меча была наполовину обломана, и никто, похоже, не собирался ее чинить. Говоря коротко, царила здесь картина упадка и нищеты, а ведь еще несколько – ну или десяток-другой – лет назад настоятель ее за сломанный меч Господа мог бы отправиться и на костер. Что ж, нынче Инквизиториум стал куда снисходительней, а время ошибок и чрезмерной истовости, когда целые города сгорали в жаре инквизиторских сердец, давным-давно миновало. Я, впрочем, полагал, что это нормальный ход событий, поскольку силе никогда не следует быть бессмысленной.
Однако даже в наше время здешний настоятель был достоин публичной порки и церковного покаяния. Ибо что это за пастырь, коли он не в силах следить за порядком в святом месте своей паствы? Я решил, что уделю должное внимание этому в рапорте Его Преосвященству. Может, это была мелочь, не достойная внимания, однако извлекать уроки из истории необходимо. Как и помнить то, что с благого намерения началась разрушающая церковный порядок ересь Палатината, оторвавшая от святой веры его богатые провинции. А стало быть, всякое проявление зла следует давить, едва зародится, ибо когда наберет силу, а люди привыкнут к нему, решения уже не дадутся столь просто.
Мне сообщили, что каноник входил в дверь, сокрытую в боковом нефе, поэтому я спокойным шагом направился туда же. Прежде я предусмотрительно оглядел погруженную в тень галерею под потолком, пытаясь понять, не наблюдает ли кто за мной украдкой. Но нет, в церкви, казалось, не было ни души.
Осторожно и легонько я нажал ручку позеленевшей меди, но дверь не шелохнулась. К счастью, похоже было, что ее заперли на замок, а не на засов изнутри. А с замком, с Божьей помощью, я как-то да управился бы: славная Академия Инквизиториума учит своих выпускников различным премудростям. Нам следует распознавать чары и ереси, обладать юридическими знаниями, ведать традиции и обычаи. Мы должны умело вести следствие, и уж поверьте, способность пытать – не самая важная, пусть и значима для дела. Кроме того, каждый инквизитор обязан отменно владеть оружием, распознавать яды, беззвучно двигаться и вскрывать даже самые сложные замки. Можно сказать, мы – люди всесторонне обученные, хотя и заплатили за это годами жесточайшего обучения в Академии. Но мало кто из нас жалеет о потраченных годах.
С замком я управился без труда: язычок уступил, казалось, первому же прикосновению отмычки. Я осторожно толкнул дверь, подозревая, что в этой церкви никто не смазывает засовы маслом. Глазам моим предстал темный коридор. Я взял с алтаря толстую восковую свечу и зажег ее. Уже со свечой в руке я переступил порог и аккуратно прикрыл дверь. Пошел по коридору, ступая крайне осторожно, и увидел в конце отвесную каменную лестницу, наверняка ведущую в подземелья.
