На сколько томов планируешь продлить дальнейшее повествование о Мордимере?
На данный момент вышли три сборника повестей: «Слуга Божий», «Молот ведьм» и «Меч Ангелов», который вы держите в руках. Четвертый – «Ловцы душ» – будет выпущен, скорее всего, летом или осенью 2005-го и на данный момент в основном уже готов. Пятая книга о Мордимере будет, скорее всего, романом, выход которого я планирую на первую половину 2006 года. Будет повествовать о событиях, что наступят сразу после завершения последнего рассказа из четвертого тома
[28].
Тебя порой обвиняют в эпатаже чрезмерной жестокостью. Что на это скажешь?
Сперва следует уточнить некоторые моменты. Действие книг об инквизиторе Мордимере Маддердине происходит в пространстве альтернативной истории, в которой Христос сошел с распятия и покарал своих преследователей, а потом основал Царство Иисусово, распространявшее свое влияние примерно на территорию тогдашней Римской империи. В этом мире основами христианской религии оказываются не прощение или милосердие – самым важным здесь стало покарание грешников. Именно отсюда – измененные слова в «Отче наш», которые в том мире звучат следующим образом: «и дай нам силу, чтобы мы не простили обидчиков наших», отсюда и молитва, что начинается словами: «Господь, давший Слово и Меч народу своему».
Учитывая эти принципы, жизненное пространство Мордимера остается еще и слишком добреньким. Я много лет интересуюсь историей (не только позднего Средневековья и раннего Возрождения, но именно они важны для нас в данном случае), что, кроме прочего, проистекает из моей университетской специализации по истории государства и права. И я ручаюсь, что реальная жестокость, с которой реальная европейская цивилизация имела дело в Средних веках – да и вплоть до самого ХХ столетия, – несравненно больше, чем та, что представлена мною в повестях. Достаточно прочесть протоколы инквизиционных процессов, ознакомиться с историей крестовых походов, конкисты или европейских войн, вспомнить конкретные нормы уголовного права и процедуры наказаний, особенно те, что применялись на территории Германии.
Необходимо также весьма отчетливо сознавать, что представления средневекового человека о смерти и страдании были диаметрально противоположны таковым у современного человека. Полагаю, что лишь немногие из моих Читателей непосредственно сталкивались с проявлениями жестокого насилия либо со смертью. А вот для человека, живущего в Средние века либо в эпоху Возрождения, это было ежедневной реальностью. По всей Европе проносились войны и восстания, а солдаты и бунтовщики вели себя с гражданским населением так, как для нас с вами совершенно не представимо. Сажание на кол, распарывание животов беременным женщинам, зажаривание на вертелах, сдирание живьем кожи, сожжение жителей, что ищут защиты в святынях, – обычное поведение для тех времен. И даже если кому-то посчастливилось жить в странах относительно спокойных, то и там случались многочисленные экзекуции, которые для черни были чем-то вроде народного театра (и это не упоминая об опустошительных эпидемиях). Достаточно лишь вспомнить, насколько страшным мукам был публично подвергнут шляхтич Пекарский (покушавшийся на жизнь короля) в такой стране, как Польша, которая, говоря в целом, отличалась некоторой снисходительностью по отношению к преступникам (понятное дело, снисходительностью относительной, но все ведь необходимо рассматривать на фоне эпохи).
С учетом всего перечисленного полагаю, что в моих рассказах почти не отражена жестокость эпохи, в которую пришлось жить главному герою. Причина проста: как читатель я не люблю характерного для многих авторов упоения насилием. В своих текстах позволяю представлять его лишь тогда, когда мне это необходимо для сохранения реализма.
Читатели хотели бы подробней узнать судьбу мира после сошествия Христа с распятия. Почему ты не говоришь о том, как развивались в этом случае судьбы нашей цивилизации в твоей альтернативной реальности?
Прежде всего следует отдавать себе отчет, что все рассказы написаны с точки зрения главного героя. Они рассказывают о его повседневной жизни и о проблемах, с которыми он сталкивается. А задумаемся – часто ли обычный поляк размышляет об Искуплении Польши, Варшавском восстании, разделах, битве под Веной, не говоря уже о более сложных историко-социальных вопросах? А созданный Раймондом Чандлером детектив Марлоу задумывается ли над последствиями войны Севера и Юга, излагает ли вкратце историю США?
Зачем же тогда нам требовать от Мордимера, чтобы тот размещал свои приключения в «кратком историческом курсе» и пересказывал, какова была судьба мира? В рассказах появляются лишь немногочисленные «дорожные указатели». Мы знаем, что Иисус сошел с распятия и «вместе с апостолами вырезал под корень половину Иерусалима», а «улицы Иерусалима в тот день омылись кровью». Узнаем, что во времена оны, предшествующие Мордимеру, сзывались крестовые походы (но не знаем, кто их организовывал и против кого посылал; не знаем также, сколько тех крестовых походов было), знаем, что была организована морская экспедиция, которая должна была добраться до Индии, знаем также, что оставались планы относительно христианской экспедиции в Китай. Узнаем, наконец, что существует еретический Палатинат, с которым Империи и Церковь не способны справиться и который остается занозой в пяте для всякого правоверного. Но в чем конкретно состоит эта ересь, все еще не прояснено, хотя для Мордимера и его современников это совершенно очевидно. Быть может, все различие касается исключительно особенностей понимания Писания – подобно той разнице, что существует между православными, монофизитами и монофелитами в известной нам Византийской империи. А может, разница состоит в понимании иерархии власти и нежелании подчиняться палатинам папской власти?
Пользуясь случаем, позволю себе отметить, что меня всегда неизменно радовали произведения, в которых, например, встречались двое известных физиков и один говорил: «Как ты знаешь, теория относительности состоит в том, что…», – после чего начинался длительный период, целью которого было объяснить Читателю, что же это за странная теория относительности. Стали бы в реальном мире таким вот образом разговаривать известные физики?..
К счастью, если речь идет о некоторых вопросах относительно дел теолого-историко-социальных, в моем распоряжении остаются размышления Мордимера, который частенько весьма цинично комментирует реальность. Этот подход, в принципе, позволял бы даже размещать информацию об истории мира, но действительно ли это такая жгучая проблема для кого-то, кто неким образом выполняет функцию частного детектива?
