– Он же ребенок, Коул, – отчитал ее Девон, после того как целый час пролежал рядом с сыном в кровати, рассказывая разные истории до тех пор, пока тот не заснул.
– Но он же должен знать мир.
– Это подождет. У него и без того своих тревог хватает.
– Но ты же знаешь, что это уловка.
– Что ты имеешь в виду?
– Твой сын умный и хитрый, Дев. Я не сомневаюсь, что он встревожен и напуган, но почему это всегда происходит, когда ему пора ложиться спать? Ты знаешь, что вчера вечером он раскрутил меня на часовую беседу, начавшуюся с сегрегации? Потом мы заговорили о фотографии, освещенности и различной выдержке для разных оттенков кожи, а затем каким-то образом перешли к тому, как из-за магнитного поля Земли возникает северное сияние.
– Это у него от меня.
– Прошу прощения?
– Твоя привлекательная внешность, мои ум и хитрость. Не бей меня! Это комплимент!
И вот теперь:
– Ты можешь привести пример? – спрашивает Надежда, и Коул лихорадочно копается в памяти, ища то, что сможет ее удовлетворить.
– Я шутила над мужем. Прилюдно смеялась над ним. Как-то раз я жутко на него разозлилась, когда мы после рождения Милы гостили в Чикаго у его сестры, и мы пошли в ресторан вместе с ее тремя детьми и нашей коричневой малышкой, и какая-то женщина приняла меня за белую няньку. Она высказалась на этот счет – сказала, как это прогрессивно.
– Мм, – говорит Надежда. – Ты почувствовала себя недостойной и лишней.
– Тайла была… Тайла идеальная. Она красивая, умная, у нее замечательная семья. Была замечательная семья. Джей умер. Затем Эрик.
Имена, крошка. Ты называешь настоящие имена.
Черт!
– И вам казалось, что в сравнении с ней вы проигрываете по всем статьям?
Нужно вернуться в колею.
– Да. Как я уже говорила, материнство далось мне тяжело. Я оказалась не готова. И… я продолжала работать, в то время как должна была заниматься семейным очагом. – Коул блуждает впотьмах, надеясь на то, что неспособность стать «степфордской женой»
[76] – это как раз то, в чем ей нужно признаться.
– Так, – говорит Надежда. – Ты полагаешь, ты плохая мать?
Плохая мать. Плохая сестра. Как выяснилось, она не могла быть одновременно и тем, и другим.
– Господи, я чувствую, что это те самые слова.
– Ты можешь себя простить?
– Не знаю. – Никогда. Даже если она проживет миллион лет. Только не за то, что произошло с Билли.
– Ты о чем-то недоговариваешь, сестра. Здесь никто не будет тебя судить.
– Я стараюсь. За один раз понемногу, правильно? – Анонимные раскаяния.
– Тогда давай произнесем слова. Они тебе помогут.
– Наш Отец, который на небесах и также во мне, озари меня своим светом, спали мои грехи огнем своей любви, помоги мне найти смысл в пепле и простить себя, как прощаешь меня ты.
– Аминь. – Надежда сует руку в карман, достает уголек и прикасается им к губам Коул, оставляя черное пятно – их ежедневный ритуал Пепельной среды
[77]. – Ты прощена. Тебя любят. Будь новой, сияй во славе Господа.
37. Майлс: Свет маяка
Ему кажется, что он едет в этом автобусе уже целую вечность. Вне автобуса нет ничего. Автобус – это жизнь. Долгие-долгие часы изо дня в день, направляясь к следующему Сердцу в Атланте. Вибрация двигателя передается через сиденье. Пейзаж за окнами меняется и остается одним и тем же, и снова меняется, зеленые поля и леса, проплывающие мимо маленькие поселки и большие города, и он ждет, когда картины начнут повторяться, когда в изображении движения произойдет сбой. Разве он уже не видел этот белый сарай? А эти силосные башни выглядят ужасно знакомыми. Определенно, они уже проезжали мимо вот этого самого придорожного торгового центра вот с этим самым кафе.
Они регулярно делают остановки, чтобы показать, что за пределами автобуса также есть жизнь. Чтобы размять ноги и помолиться или достать чего-нибудь съестного. И он встает и выбирается из автобуса, «апология» стремится вклиниться ему между ягодицами, а иногда они раздают листовки, и иногда они проводят Покаяния, согласно какому-то таинственному распорядку, которым заведует сестра Надежда. После чего все снова садятся в автобус, и тот опять становится всей вселенной.
Майлс наблюдает за пейзажем и слушает проповеди матери Низшей через наушники, подключенные к цифровому проигрывателю Всех печалей (потому что иметь телефоны запрещено всем, кроме Надежды и Целомудрия), ее голос спокойный и теплый, вселяющий надежду, и тут не только библейские рассказы; мать Низшая говорит также много мудрых и правильных вещей. Даже мама оценила бы их, если бы дала им шанс.
И Майлс выводит слова на своей «апологии», проводя пальцем по большим буквам, снова и снова повторяющим: «прости». Это своего рода медитация – сначала прямые линии «П», затем раскаяние «Р», «О», обозначающее жизненный круг, «С» и «Т», спокойствие и терпение, а что у нас на «И»? Изюм, возможно. Майлс определенно сожалеет о том, что на свете существует изюм. Нет, можно придумать что-нибудь получше. «Р» – это робот. «С» пусть будет супергероем. «Т» – «ты», то есть он. Ну а «И» – изобретатель. Опять-таки он.
Голос матери Низшей в ушах говорит, что его любят, что всех нас любят, и бог сотворил нас такими, какие мы есть, чтобы знать наши нужды. Мы думаем, что сможем справиться одни, но это не так. Нам нужна его направляющая рука, его любовь, его отеческие наставления. Потому что он знает, что для нас лучше, и величайшее проявление веры – принять это! Ты на правильном пути, поднялся на первую ступеньку лестницы. Но ты должен держаться обеими руками, крепко стоять на ногах, быть готовым к восхождению, по одному шагу за раз, через все свои печали, подняться по лестнице к радости и прощению. Верь в божий промысел!
«Пожалуйста, пусть этот промысел включает в себя санитарный перерыв», – думает Майлс. Он в отчаянии; ему ненавистна мысль воспользоваться туалетом в автобусе, в котором сквозь запах химических реагентов воняет старым говном. От такого непочтительного отношения его охватывает чувство вины. Прости, бог!
Остановка должна быть в самое ближайшее время. Майлс поворачивается и смотрит на папины часы, неуклюже-большие на обмякшей маминой руке, лежащей на коленях. Она «дает отдохнуть глазам». С момента последней остановки прошел всего час. Но почему за окном темно? Словно конец мира – химические сумерки.
