– Блудная дочь, – говорит она, но в ее голосе гнев, а не прощение, и все должно проходить не так.
Коул слышит свой собственный голос, доносящийся из динамиков. Это ее Откровения, записанные и воспроизведенные для всех. Как они только посмели, твою мать! Все эти жутко интимные подробности – имена, места, даты, – по большей части настоящие, правда переплетена с ложью.
Сестры хором поют обвинения, перекрывая воспроизведение.
– Сплетница!
– Иезавель!
– Эгоистка!
– Непослушная жена!
– Язычница!
– Обманщица!
– Плохая мать!
– Блудница!
– Грязнуля!
Метла снова ударяет ее по спине.
– Ступай! – говорит Щедрость. – Ступай бороться с собой!
Сестры встают в два ряда, у них в руках хлысты, они бьют Коул, вынуждая ее бежать, голую, тряся сиськами, а они обрушивают удары ей на спину и плечи, на бедра, на ягодицы.
До сцены она добирается уже на четвереньках, всхлипывая от боли и ярости. Все сборище умолкает, когда она взбирается по лестнице. Она слышит причитания, вырывающиеся из предательского горла. Все их слышат.
Но Билли не единственная, кто знает, как выжить в любой ситуации. Она сможет вытерпеть все. Она должна потерпеть, еще совсем немного. И затем они втроем, Майлс, она и Билли, найдут дорогу домой.
Она делает свое лицо непроницаемым, усмиряет дыхание и поднимает взгляд на Надежду, жуткую в своем торжественном облачении, с зелеными каменными глазами.
– Ты пришла к нам, сестра, отскоблив свое накрашенное лицо, – говорит Надежда. – Однако твоя душа несет на себе печать Иезавель. У тебя нечистые губы, и ты живешь среди народа с нечистыми губами, а твои глаза видели Царя, Всемогущего владыку.
– Да, я нечистая, – говорит Коул, сверкая глазами на колени Надежды. – Простите меня! Я раскаиваюсь.
– И тогда ко мне прилетела серафим с горящим углем в руке, который она достала щипцами из алтаря.
Коул узнаёт Причастие Всех печалей. Она закрывает глаза и поднимает голову. Конец близок. Она уже у цели.
– Она прикоснулась им мне к губам и сказала…
Она чувствует лицом что-то горячее. Открыв глаза, она видит кухонные щипцы, какими переворачивают мясо на мангале, с зажатым в них горящим угольком.
«Оближи губы», – звучит у нее в голове шепот Целомудрия, но уже слишком поздно. Надежда прижимает горящий уголек ей ко рту, она кричит от боли и отдергивает голову. Боль накатывается красками и волнами – звуковая палитра унижения.
– Смотри, этот уголек прикоснулся к твоим губам; твоя вина снята с тебя, твои прегрешения искуплены. Твоя печаль стала нашей, а наши печали стали твоими.
Коул прижимает горящие губы к холодному полу, стараясь унять боль. Затем она поднимает голову и смотрит Надежде в глаза. Ярость твердым камнем у нее в груди. Она с трудом беззвучно шевелит губами:
– Аминь!
Но на самом деле она имеет в виду: «Твою мать!»
Худшее еще впереди. Она ковыляет к себе в комнату. Ей хочется лишь рухнуть на кровать, утонуть во сне, унять жуткую дрожь, найти свою дочь, дожидающуюся ее, сидящую на краю кровати с сияющим лицом. Мила вскакивает и обнимает мать, не ведая о ее синяках.
– Мама! Тебя Умертвили!
– Это не причина для праздника, – бормочет Коул сквозь волдыри на губах. Ее рот представляет собой одну большую, горячую пульсирующую боль, даже несмотря на то, что сестры дали ей специальный бальзам от ожогов, а также мазь арники, чтобы обработать содранные колени и ссадины на теле. Этого у нее теперь достаточно – лекарств для физических и душевных ран.
– Тот, кто страдает телом, распрощался с грехами, – говорит Мила.
Откуда это, твою мать?
– Прекрати!
– Ты смирилась и вошла в Его храм.
– Мила! Я же сказала, прекрати! – слова неуклюже застревают в горящем рту.
– Господи, остынь, мам. – Мила снова садится на кровать, сгорбившись, словно ее нудная старая мать все портит. Опять. – Я тобой горжусь. Только и всего. Для тебя это знаменательный день, мама. И ты должна постараться насладиться им.
– Я не могу. – Она указывает на обожженные губы. – Только посмотри, что они со мной сделали!
Ее дочь морщится, но лишь на мгновение.
– Щедрость говорит, что все твои грехи сгорели. Все сказанные вслух слова, все мысли и поступки. И когда ожоги заживут, ты сама также исцелишься! Я жду не дождусь, когда настанет мой черед.
Коул близка к тому, чтобы отвесить дочери затрещину. Ей становится страшно. Задействовав весь до последней капли контроль, оставшийся в ее теле, покрытом ноющими ранами, она выдавливает:
– Твой черед не настанет.
Мила встает, подбородок у нее железобетонный, и выходит из комнаты.
– Мила!.. – Коул разбита, у нее нет сил броситься за ней вдогонку. Что еще сказать? Тут она ошиблась и все испортила.
Она закрывает глаза. Хлопает закрывшаяся дверь.
Как такое произошло?
Возможно, нужно забрать деньги, которые ей уже удалось украсть, схватить Милу и бежать прямо сейчас. Подальше от этих опасных фанатичек, с их убийственными улыбками и безумными идеями.
«Дев, твою мать, где ты, когда ты мне нужен? О господи, как же ты мне нужен!»
Нужно потерпеть немного, крошка. Еще пару дней.
«Тебя здесь нет. Ты не знаешь, что это такое. Это уже слишком».
Ты собираешься позволить этим извращенкам взять над тобой верх? После всего того, через что ты прошла?
«Заткнись! Твою мать, тебя здесь нет!»
Но ты здесь. И кроме тебя, у него больше никого нет.
48. Билли: Изменившаяся ситуация
– Она хочет поговорить с тобой, – говорит Зара, протягивая ей телефон. Они в гостинице в Нэшвилле, штат Теннесси, классом повыше, и выражение у нее на лице – о, это что-то. Это всё.
Билли ни за что не покажет Заре сообщения. Она вышла из электронной почты и отказалась войти снова и назвать пароль даже под дулом пистолета. Она знает свою цену. Если Зара сможет общаться с Коул без ее участия, если узнает, куда она направляется, с кем она, Билли окажется в придорожной канаве с простреленной головой.
– Здравствуйте, миссис Амато, – говорит Билли. – Да, у нас хорошие новости. Мы снова взяли след. Я держу все под контролем.
Зара хмурится, услышав эти слова, но что она может на это возразить? Правда – она и есть правда, пылающий меч во тьме.
– Ты не хочешь выйти прогуляться? – спрашивает Билли у своего мрачного стража, кивая на дверь, однако Зара молча качает головой. Зализывая раны, но не сдавая своих позиций. Пока что. Ничего, посмотрим! Билли готова потерпеть. Новенькая пачка антибиотиков, срок годности которых истекает только через два года, делает ее великодушной. Как выяснилось, раздобыть их оказалось не так уж и трудно. Билли даже настояла на том, чтобы Зара купила лекарства и себе, «потому что твое ухо, дорогая, выглядит просто ужасно». Можно также будет подумать о косметической операции. Им обещали лучших частных врачей и хирургов, после Майами, после того, как товар будет доставлен. И они уже так близки к цели. Билли буквально чувствует вкус денег. На что это будет похоже – два миллиона, полный рот?
