Но и так заметно, человек непростой. Щит со знаком «Танит», то есть член общины. Не прошедшему обряд посвящения и нового имени могут за такие вещи оторвать вместе с рукой. Пластинчатые доспехи, способные выдержать пулю, поножи, шлем, внешний вид которого спер из фильма про казаков, поляков и тамошних крылатых гусар. Может, происходящее выдумано, но оказался достаточно удобным и неплохо защищал голову. Уже видел подражания. Два револьвера в кобурах и вместо меча тяжелого кавалериста привычная шашка. Все вместе говорит о большом достатке, пусть и не обвешан золотом, как любят делать очень многие. У меня его нынче достаточно, чтоб не выставлять напоказ.
— Тогда, — счастливо вскричал он, — это ты рассказал те замечательные истории: «Маугли», «Волшебник Изумрудного города», «Рони, дочь разбойника», «Снежная королева», «Гадкий утенок» и про Нильса с гусем
[20].
— Мои дети любят папины сказки, — говорю сквозь зубы.
И даже когда отсутствую, посылаю хотя б раз в неделю очередную главу, выполняя обещание. Похоже, скоро уже окончательно иссякну, а они привыкли получать удовольствие. Вот уж не знал, что часть сказок разлетелась так далеко, аж в Европе знают.
— Тогда и «Серый коршун»
[21], «На краю Ойкумены»
[22], «Агния, дочь Агнии»
[23] и «Меч мертвых»
[24] тоже твои?
— Проблемы? — спрашиваю подъехавших сотников, затыкая резким жестом слишком много знающего менестреля.
Чтоб упростить опознание по рангам, а формы еще не изобрели общей, точнее, слишком дорого обойдется, просто-напросто повелел нашить на плечи знаки различия. Круг — десятник, треугольник — полусотник, квадрат — сотник, прямоугольник — пятисотник. Ромб у тысячника. Сразу видно, с кем дело имеешь. Командиры более серьезных отрядов имели право на личное знамя и в одиночку не ездили. Поэтому эполеты вешать им не стал. Или как называлось это сооружение с бахромой и вышитое золотом? Никогда не интересовался. Еще трусам, сбежавшим с поля боя или бросившим товарища, нашивали большую заплатку на спину, чтоб издалека видно было, только это уже не знак отличия, а предупреждение для остальных. Любой проступок такого вел к казни. И не важно, украл яйцо или не появился вовремя на общем построении. Нет, я еще не настолько крут, чтоб рубить головы за действия одного десятку. Нет у меня безграничной власти. Но дисциплину старался навести.
— Мы их не трогали, — говорит тот, что в платке туарега, и косится на подъехавшего в сопровождении доброй полусотни Агата. Кто поумнее, уже его знали прекрасно. Личный начальник разведки императора, и его слово частенько значит не меньше моего при обсуждении и приказах. Даже притом, что он не из общины. — Ждали.
Протягиваю руку и вручают рупор. Тяжелый зараза, из меди сделали, зато хорошо и далеко слышно.
— Я Влад, сын Фенека, — ору в сторону обозных телег, откуда выглядывают головы людей, — император армии Пророчицы, заявляю: если мне придется посылать за пушкой, вы все умрете. Выходите, складывая оружие, и обещаю, никто не будет казнен, искалечен или продан в рабство. Ополченцев из крестьян, вся вина которых в работе возчиком или прислугой, отпущу без всяких условий. Остальные, у кого есть возможность обратиться к родственникам или друзьям, за разумный выкуп будет освобожден при получении. Ну а кто без денег, поработают на благо правоверных там, где будут полезны, не больше трех лет. Я все сказал. Время пошло.
— Всех касается? — крикнули со стороны лагеря.
— Слово сказано, — отвечаю сразу, мысленно пытаясь прикинуть, неужели зверомордый попался. Взять живым немалая удача. — Пустые клятвы Чистые не дают.
К сожалению, это оказался не урс. Обезьян. Уже старый, с седой шерстью, отсутствующей левой кистью и неприятным шрамом на морде, отчего и без того не самая прекрасная харя, напоминающая гориллу, превратилась в жуткую маску.
— Я Бидвэвэяш, начальник обоза, — произнес торжественно, останавливаясь напротив, — сдаюсь со всеми подчиненными.
Произношение у него было жуткое, будто каши в рот набрал, но я столько разных диалектов в последнее время слышал, шляясь по горам, что разбирал практически без затруднений.
Демонстративно выложил на землю ружье, револьвер и меч, который можно было б назвать двуручным, если б использовал человек. Вот так, вблизи, начинаешь понимать, почему считаются страшными противниками в рукопашной. Рост не выше моего, но ширина плеч и мускулатура жуткие. Как канаты вьются.
За ним подходили и разоружались красномундирники. Они тоже были либо пожилые, либо с заметными увечьями. Молодых совсем немного и какие-то не сильно крепкие на вид. В обоз наверняка самых паршивых отправляли. На сорок третьем я перестал считать.
— Ваши обычно не сдаются, — сказал обезьяну.
— Бесчестье, — сказал он. — Но то в бою. А здесь и сейчас драться бессмысленно. К тому же обещал отпустить, — и очень по-человечески подмигнул. — Тем более что в казне лежит на восемьсот талантов золотыми и серебряными монетами.
Непонятно, о каких талантах речь идет. Эллинский где-то двадцать пять килограмм, пунический сорок с лишним, торговый свыше тридцати. Точного соответствия я так и не нашел и давно оперирую местными свободно. И не сказать, чтоб так уж впечатлила сумма. С мелких городов брал пятьдесят талантов по торговому весу, с крупных и до ста. Если вспомнить, сколько их, то понятно, откуда взялись золото и серебро, чтобы штамповать свои монеты. Хотя деньги лишними не бывают, да и можно не сомневаться, в обозе еще много найти чего можно полезного.
— Это не подарок, — говорю жестко, — трофей. Вы и зарыть-то не могли при всем желании.
Легкий ручеек сдающихся превратился в поток. Груда оружия росла, а пленных отводили в сторону. В пришедшей армии полулюдей пеших и конных оказалось на глаз около пяти тысяч. Еще две — наемники всевозможные, и не меньше шести городские ополчения. Для их обеспечения требовалось тысячи полторы тягловых и вьючных животных. Свежее мясо в виде большого количества животных. И без возчиков с пастухами никак не обойтись. Плюс всевозможные специалисты по ремонту амуниции, а также немалое количество кузнецов. Именно о них и говорил, поминая пользу.
— Агат, — говорю негромко, обращаясь к почтарю. — Каждого запиши и проверь, чтоб не врали про происхождение. Наверняка в названном городе будут знакомые и можно перепроверить. Сильно умных, надеющихся уйти без выкупа, — плетьми.
— Зачем вообще отпускать просто так?
Он не критиковал, просто интересовался.
— Потому что я теперь буду иначе говорить с Пятидесятиградьем. Они нарушили клятву, я у них отберу землю. Не только поместья. Всю. И понесут освобожденные весть, что будут арендаторы платить мне десять процентов от урожая.
