Мать возникла у него за спиной внезапно. Она одной рукой обхватила его за шею, а второй вонзила острый нож в тестообразную дрожащую плоть у него под подбородком. Единственный раз за всю мою жизнь я видела, как ее вынудили по-настоящему прибегнуть к насилию. Кровь текла тонким красным ручейком, собираясь в лужицу на полу. А он все что-то лепетал мокрыми губами и обещал маме все, что угодно, лишь бы она оставила его в живых. Только теперь я стала понимать, что это и была моя первая встреча с магистратом Томпсоном. Благодаря чему мы и оставались в безопасности все это время.
Только теперь я стала понимать, какую «службу» сослужила нам его попытка меня изнасиловать. Но с его отъездом наша относительная безопасность превратилась в домик из песка, построенный ребенком у кромки моря. В домик, который вот-вот слизнет набежавшая волна. Теперь мы были совершенно беззащитны.
У нас не было защиты ни со стороны закона, представители которого боятся таких, как мы, и стремятся нас уничтожить, ни с какой бы то ни было иной стороны – от насилия и ненависти, махровым цветом расцветших в деревне. И я впервые чувствую, что беда совсем близко, что она вот-вот нас настигнет. Может, завтра. А может, уже сегодня ночью.
Я сижу, бессильно опустив голову на руки. У меня такое ощущение, словно я падаю в пропасть, но конца этому падению нет и не предвидится.
– Джон, – говорит мама, опускаясь на колени у его ног, – расскажи мне все подробно. Подумай и расскажи все, что ты знаешь об этом новом магистрате.
Джон быстро смотрит на меня. Я киваю. Сейчас мы все должны знать о нем как можно больше. Даже самое плохое.
– Говорят, он из каких-то дальних мест. Слывет строгим законником. И очень верующий. Я слышал, он сам какую-то женщину на виселицу отправил за… богомерзкие деяния. – Джон беспокойно ерзает, снова смотрит на меня, в глазах у него тревога. И я невольно прижимаю руку к сердцу, которое так и несется вскачь.
Мама опускает голову, глубоко вздыхает. Но через некоторое время вновь поднимает глаза и, умудрившись заставить свой голос почти не дрожать, переспрашивает:
– Богомерзкие деяния? Вроде тех, какими мы занимаемся?
– Нет, просто… Ну, мне сказали, что за колдовство. За всякие там заклинания и все такое… – Голос у Джона срывается: – Нет, мам! Это совсем не то, чем мы занимаемся! Они, конечно же, имели в виду… что-то совсем другое.
Мать с некоторым трудом поднимается с пола; движения у нее какие-то скованные, спина чересчур прямая, голова высоко поднята. И она такая бледная, какой я ее никогда не видела.
Все из-за твоих шашней
Бетт просто глаза вытаращила от удивления, когда Дэниел бросился ей помогать: вытащил из дома стол и установил во дворе по случаю весенней уборки. Он с удовольствием нагружал себя работой и с благодарностью следовал любому указанию Бетт, лишь бы занять руки и мысли.
Бетт давно уже стала для него живым сердцем фермерского дома, его надежной основой, уверенно сменив предыдущую служанку, заодно бывшую Дэниелу и нянькой, особу с вечно кислым лицом. Когда Бетт у них появилась, Дэниелу было девять, а ей всего тринадцать, но с тех пор полы в доме всегда были вымыты до блеска, на кухне все сверкало, и еще в прихожей чувствовался запах только что испеченного хлеба и тушащегося мяса.
Бетт внесла порядок в тот хаос, который до этого правил их жизнью, и все же в доме у них не хватало согласия. Не только из-за отсутствия доярки. Отец, например, частенько ворчал, что в других семьях, где есть помощницы по хозяйству, прислуга свое место знает, работает молча, а хозяина приветствует всего лишь коротким книксеном. Он же ухитрился найти одну-единственную, которая по любому поводу спешит высказать свое мнение и вечно лезет во время работы со своими советами.
Вот и сейчас Бетт посоветовала Дэниелу:
– Ты бы все-таки взял себя в руки. Или у тебя сегодня совсем голова в облаках?
В облаках не в облаках, но уж точно где-то там, на чумном холме. Он еще с утра пораньше сбегал к реке и оставил камень в условленном месте, надеясь, что Сара его простила и все-таки придет.
Управившись со столом, Дэниел увидел, что отец стоит на лестнице и вместе с Гэбриелом, который эту лестницу поддерживает, наматывает веревку на ветки падуба, с Рождества висевшие над камином. Этим двоим его помощь явно не требовалась.
– А тебе не показа… Как тебе вообще наш новый магистрат? – спросил он.
Бетт потерла уставшую спину.
– Во-первых, я рада, что тот старый кобель от нас убрался, – сказала она. И эти слова сразу вызвали в памяти Дэниела отвратительную картину насилия, свидетелем которой он невольно стал в ту ночь в лесу. Бетт, словно прочитав его мысли, покачала головой: – Господи, бедная девочка! – Она снова прошла в дом и принялась выносить оттуда стулья, взяв по одному в каждую руку. Дэниел тоже подхватил два. – Хотя то, что случилось на рынке… Слава богу, ты там оказался, да еще и смелости у тебя хватило вмешаться.
– Эй, парень, идем-ка со мной! – крикнул Гэбриел, и Бетт быстренько сменила его возле лестницы, придерживая ее, пока отец не слезет на землю. – Пора и тебе хоть немного вместе с мужчинами поработать.
И он хлопнул Дэниела по спине, да так, что тот едва удержался на ногах. Они вместе прошли в гостиную и, встав на колени перед камином, принялись выгребать оттуда скопившуюся за зиму золу, а потом стали протаскивать сквозь дымоход веревку с привязанными к ней ветками. Дэниел старался изо всех сил, но все же по мощи его две руки равнялись одной руке Гэбриела. Второй рукой тот еще и успевал почесывать болячки, остававшиеся у него на голове. Наконец ветки прошли сквозь дымоход, и вместе с ними в гостиную вывалилась целая туча сажи.
– Вы там поосторожней, парни! Небось все уже перепачкали! – Весенняя уборка всегда портила отцу настроение. – Твоя мать, Дэниел, всегда такие вещи делала аккуратно, незаметно. Да еще и весело.
Парни остановились и молча смотрели на отца. У него снова пошла из носу кровь, и он вытер ее тыльной стороной ладони. Взглянув на кровавые пятна, оставшиеся у отца на рубахе, Дэниел опустил глаза, пытаясь скрыть жалость, которую сейчас к нему испытывал, и понимая, что тому эта жалость была бы крайне неприятна.
Отец и впрямь рассердился и, сверкнув глазами, потребовал:
– Перестань чесаться, Гэбриел! Та девочка ведь, кажется, уже сняла с тебя свое слабенькое проклятие?
Чесаться Гэбриел перестал и, покраснев, сказал:
– Да, сняла. Только сейчас у меня совсем в другом месте чешется.
Отец фыркнул. Гэбриел еще сильней покраснел и прибавил:
– Но вот что меня тревожит: она ведь может в другой раз и более мягкого человека для своих чар выбрать.
Дэниел невольно вздрогнул. Мало ли до чего еще этот Гэбриел способен договориться. И потом, в его словах есть доля правды.
– А этот их парнишка, Хейвортов, и вовсе самый настоящий демон. И он, между прочим, так и не был наказан за то, что с Сэмом сотворил, а все из-за твоих шашней, Дэниел! – Злобная физиономия Гэбриела вдруг оказалась так близко от лица Дэниела, что тот отшатнулся.
