Я словно балансирую на грани между двумя различными жизнями. Я могла бы впустить в свою душу его, того, кто меня выбрал, и воспользоваться теми дарами, которые он мне дал; тогда я стала бы истинной дочерью своей матери. Я ведь уже воспользовалась изготовленным ею зельем. Та сила уже живет во мне, она моя. Но картины сказочно светлого будущего, которые Дэниел рисовал мне ночью, все еще стоят передо мной, все еще живут в моем мозгу, и в той полной света жизни, о которой Дэниел мечтает для нас обоих, нет места зловещей тьме. Звуки злобного рычания, которое раздается в глубинах моей души, смешиваются с шумным дыханием моря, и я чувствую себя словно подвешенной в пространстве, будучи не в силах угадать, какую же из двух жизней мне все-таки стоит выбрать.
Ветерок приносит запах дыма, я чувствую на языке привкус золы и вспоминаю костер на берегу реки, сладкий пирог, теплую шаль. Я закрываю глаза и делаю шаг назад. Не знаю, найдется ли когда-нибудь для меня место в том мире света, где живут другие. Но какая-то часть этого мира уже была мне предложена, и я непременно оставлю ее себе.
– Можно мне один букетик? – слышу я чей-то тихий голос, оборачиваюсь и вижу девушку. Вид у нее болезненный, глаза словно обведены красным, кожа бледная. Я узнаю ее: она из тех, что часто ходят к моей матери и доверяют ей.
Присев перед Энни на корточки, она берет у нее цветы и опускает в них нос.
– Только, боюсь, удача мне уже изменила, – говорит она и вручает мне монету.
Энни тянет меня за юбку, и мы, взявшись за руки, спешим убежать подальше от этой деревни. Мы, конечно, довольны своим успехом, но меня по-прежнему терзает некое беспокойство, и я ничего не могу с собой поделать. Эта девушка – ее зовут Филлис – всегда была к нам добра, она и раньше покупала наши снадобья. Но сейчас, боюсь, ее по-настоящему скрутил какой-то недуг.
По крутой тропинке я спускаюсь на берег моря. Энни бежит впереди, легкая и быстрая, как летящее по небу серое облачко. Ни малейшего страха в ней не чувствуется. Вообще-то мы не так уж часто ходим на море и всегда вынуждены выбирать такое место на берегу, где остальные бывают редко; чаще всего это каменистый кусок пляжа, который выглядит довольно негостеприимным.
Когда я подхожу к воде, Энни уже выходит из моря; ноги у нее мокрые, на них налипли песчинки, а в подоле целая груда водорослей и съедобных ракушек, с которых течет вода. Воду Энни недолюбливает, особенно морскую. Нам, разумеется, не раз доводилось видеть, как море способно бушевать, когда волны то встают дыбом и становятся выше домов, то вдруг опадают, а само море ревет, точно обезумевший зверь. Видели мы и замерзшие волны, похожие на страшные острые зубы. Несколько раз в год море, словно выплескивая свой гнев, забирает кого-то из жителей деревни. Мой отец был всего лишь одним из многих, исчезнувших в морской пучине. И я знаю, что даже сегодня, когда поверхность моря кажется обманчиво гладкой, в глубине его скрывается огромная и непредсказуемая мощь.
Страхи Энни, правда, несколько уменьшились с тех пор, как мы с Дэниелом искупали ее в речке; теперь она с удовольствием рыщет по морскому берегу в поисках съедобных ракушек, которые я ей показала. Иногда мне кажется, что она растет и взрослеет прямо у меня на глазах, буквально с каждым днем. Бросив свою добычу в общую кучу у моих ног, она и сама шлепается прямо на песок. Теперь все ракушки тоже будут в песке, и их придется долго промывать у колодца. В любой другой день я бы непременно отругала сестренку за подобную небрежность, но сегодня стараюсь не замечать ее промахов.
Энни с восхищением наблюдает за чайками, которые, как всегда, дерутся и визгливо кричат, и говорит:
– Как бы мне хотелось стать одной из них! Я бы тогда запросто ныряла в воду и сразу находила бы там любую еду, а еще я могла бы летать высоко-высоко и видеть все на свете.
– Неужели ты хочешь быть птицей? Но у них же нет души, – говорю я и думаю: зато, даже если они и рождены без души, ее у них никто не украдет, как у меня украли мою душу. – Ты сегодня отлично поработала, кутенок. Даже в воду сама зашла, вот до чего ты теперь храбрая! – И я крепко обнимаю Энни и смеюсь, потому что ее жесткие от соли волосы лезут мне в рот и колются.
Она, извиваясь, вырывается из моих объятий и с упреком говорит:
– Ты что, сок из меня давишь? Ты же мне больно сделала!
– Просто я очень тебя люблю, потому что ты такая замечательная девочка. – И я отпускаю ее. Потом беру ее лицо в ладони и всматриваюсь в него. Но она уклоняется от моего взгляда, хмурится и смотрит на меня так удивленно, словно я только что сплясала на столе джигу.
– Значит… ты и есть моя другая сестра? – спрашивает она.
Я смеюсь.
– Какая еще другая?
– Ну, та, что похожа на Сару, но вовсе не Сара?
Я треплю ее по спутанным волосам и подавляю в себе желание снова ее обнять.
– Конечно же, нет! Нет, что ты. Я это я. Такая же, как всегда.
Я сажаю ее к себе на колени, обнимаю, но стараюсь не прижимать слишком крепко, мы сидим так, и в лицо нам дует сильный морской ветер. Слова Энни, хоть и порожденные детской невинностью, в чем я не сомневаюсь, все же вызвали в моей душе беспокойство. Я чувствую себя странно легкой, пустой. Болит голова. Все эти ощущения давно мне знакомы и вызваны всего лишь недоеданием, и все же я с удивлением думаю: неужели я и вправду стала неким иным существом? Неужели Энни почувствовала эту перемену? Я, например, не могу больше вызвать в памяти целиком лицо Дэниела, или те чувства, которые испытывала при его прикосновениях, или те слова, которые он мне тогда говорил. Так, может, все это пережито не мной теперешней, а неким иным существом? Той самой «другой Сарой»?
– А знаешь, Энни, жизнь у нас скоро будет совсем-совсем другая.
Она вся изворачивается, чтобы посмотреть на меня, вытаскивает ведьмин камень и смотрит сквозь дырочку.
– Какая другая?
– Другая. Жизнь, где каждый вечер горит огонь в очаге, где стол полон еды. Жизнь с Дэниелом. – Я тут же спохватываюсь и жалею, что сказала это вслух. Но разве может Энни так уж мне навредить? Даже если она все им расскажет, они решат, что это просто одна из придуманных ею историй.
– Я вот никак не могу встретить ни феи, ни эльфа, – вдруг с огорчением сообщает она. – Я никого из них так ни разочка и не видала, а ведь это несправедливо! Это же они меня сюда прислали и сделали так, чтобы я в лесу проросла, а потом отдали меня тебе, мамочке и Джону.
– Ну, это уж они сами выбирают, с кем им встречаться.
Энни рассержена и швыряет найденный ведьмин камень на землю.
– Ну, такими вещами зря бросаться не стоит, – упрекаю ее я. – Лучше отнеси камешек маме, она сумеет его продать.
Энни начинает разгребать камни, пытаясь снова отыскать тот, что с дыркой, находит его, и я говорю ей:
– Ну, нам пора. Пошли. – Я целую ее в щеку и представляю себе, как было бы приятно, если б эта щечка стала пухлой от сытой и благополучной жизни. – Только ты никому не рассказывай о том, что я тебе говорила. А про Дэниела даже и не упоминай. Поняла?
