– Хотите купить что-нибудь для вашей милой девушки, сэр? – спрашивает она.
– У меня свои деньги имеются, – гордо заявляю я. Честно заработанные. По крайней мере, я точно их отработаю.
– На что же вам лучше потратить заработанное? – задумчиво говорит она. – Может, на браслет для вашей хорошенькой ручки?
Есть что-то, напоминающее мне о маме, в ее ласковой настойчивости, в мозолистых, покрытых старыми шрамами пальцах, которыми она протягивает мне разные безделушки.
Я выбираю блестящие кожаные ножны – как раз для ножа Джона – и деревянную подвеску в форме лисьей головы, приятно гладкую и светло-коричневую, почти того цвета, какой и нужен.
– Посмотри-ка, – и я показываю подвеску Дэниелу.
– Тебе нравится? – спрашивает он.
– Да, а уж как это понравится Энни! Она ведь целыми днями по лесу шныряет, все воробьят, лисенят да бельчат высматривает.
Он улыбается:
– Что-нибудь еще?
Я снова начинаю изучать легкомысленные безделушки, выложенные на прилавке; пальцы мои бездумно скользят по холодному металлу, по твердому камню. А вот и еще одна симпатичная подвеска в виде зайца; это явно не кролик – уши уж больно длинные. Я то и дело возвращаюсь к этой вещице и чувствую на себе взгляд торговки; похоже, она догадывается, для кого это предназначено и почему именно заяц так привлек мое внимание.
– Хорошенький, правда? – говорит она ласково и чуть пришепетывая. Как мама.
– Да, очень. – Она протягивает мне подвеску, и я так пристально смотрю на этого деревянного зайчика, что он прямо у меня в руках дрожит и расплывается, словно в него вселился дух маминого Росопаса.
– Заяц – животное особенное. Ты вряд ли могла бы сделать более удачный выбор.
Жарко. У меня пересохло во рту, а шея сзади совершенно мокрая, и с головой творится что-то странное, кажется, будто она вот-вот оторвется и уплывет с моих плеч. А деревянный зайчик на моей ладони подергивается и подмигивает, как живой.
Торговка наклоняется ко мне и тихо шепчет:
– Самый правильный подарок для нее. Самый лучший.
Я так резко вскидываю на нее глаза, что небо вдруг сваливается куда-то вбок, а трава оказывается прямо у меня перед носом, словно ее кто-то подбросил вверх.
– Тихо, тихо, – слышу я голос Дэниела, и он обнимает меня за плечи. – Что с тобой? Тебе плохо?
Я заставляю себя смотреть только на него. Слегка встряхиваю головой. Но больше никакого таинственного шепота не слышу, как и должно быть, когда он рядом со мной.
– Нет, мне хорошо. Просто чуточку голова закружилась.
– Ну и отлично. – Он ласково поглаживает меня по плечу. – Тогда я предлагаю немного подкрепиться говяжьим ростбифом. Тебе, по-моему, нужно поесть. Да? Ну что, возьмешь ты эти подвески?
Я осторожно бросаю взгляд на торговку. Она улыбается беззубой улыбкой, а лисичка и заяц теперь совершенно неподвижны. Самые обыкновенные деревянные подвески, и ничего больше. И все же я чувствую, что уйти без них ни за что не могу.
– Пожалуй, – говорю я. Я очень стараюсь держаться легко и непринужденно, чтобы она не подумала, что эти вещички для меня нечто большее, а не просто симпатичные безделушки.
– Мне так хочется принести им какие-нибудь подарочки, – говорю я Дэниелу. – Что-нибудь такое, чего у них никогда не было.
* * *
Я сижу в повозке и жду Дэниела; кожу слегка пощипывает после целого дня на солнце.
Наконец он возвращается. Выглядит он очень довольным, видимо, успешно завершил то дело, ради которого уходил, заставив меня ждать.
– Вот, – говорит он, залезая в повозку, и вручает мне маленький сверток.
– Что это?
– Нечто такое, чего у тебя никогда не было.
Я разворачиваю сверток и обнаруживаю тот самый браслет, который мне предлагала торговка; в него вставлены маленькие блестящие камешки всех цветов – от почти прозрачного палевого до совсем темного, как шкура Бонни. Прелестный браслет! И меня тут же начинают терзать мысли о том, сколько всего можно было бы купить для моей семьи, если его продать. Но этим мыслям противоречит мое страстное желание хотя бы одну эту вещь во что бы то ни стало сохранить для себя. Я чувствую прикосновение твердых холодных камней к моему запястью, когда Дэниел надевает на меня браслет и слегка его поворачивает, и сперва это прикосновение кажется мне неестественным, а потом браслет так ловко устраивается у меня на руке, словно я в нем и родилась.
– Это тебе – для нашей новой жизни, – говорит Дэниел.
– Спасибо.
Я прижимаю купленные подарки к груди, баюкаю их. Как чудесны эти гладкие подвески, эти твердые кожаные ножны! Бонни нетерпеливо топает ногой, раскачивая коляску. Но Дэниел явно чего-то ждет, и я вспоминаю, что уже сегодня ночью засну, не слыша ровного сопения Энни, а завтра меня не разбудят звуки маминой кочерги, которой она ворошит золу. И мне не нужно будет проверять, куда опять удрал Джон.
Дэниел накрывает мою руку своей рукой.
– Ты хочешь поехать домой? Но у тебя еще есть время, – ласково говорит он, – ты вполне можешь и передумать. А я скажу отцу, что так и не смог найти ни одной подходящей работницы. Он будет только рад – деньги сэкономит.
Я смотрю на деревянного зайчика, надеясь, что, может, он подскажет, как мне быть. Но он молчит, ведь это всего лишь кусок дерева.
– А когда я смогу с ними видеться?
– По воскресеньям. После дойки.
Сегодня вторник. Я просто не могу себе представить, чтобы у Энни над головой четыре раза взошло солнце, а меня не было бы рядом, чтобы проверить, не появилась ли у нее на коже проклятая отметина. Хотя, конечно, мама обещала осматривать ее каждое утро.
– Но я непременно что-нибудь придумаю, чтобы ты могла почаще к ним ходить, – говорит Дэниел.
– Тогда ладно.
– Ладно? Ты действительно хочешь у нас работать?
– Да. – Я смаргиваю слезы. Я стану дояркой. Буду жить на ферме вместе с Дэниелом и его отцом. Буду зарабатывать деньги. Буду помогать своим, но видеть их мне можно будет только по воскресеньям.
Дэниел наклоняется ко мне так близко, что я чувствую соломенный запах его кожи. Его теплые мягкие губы касаются моих губ, и весь мир перестает существовать. Остается только он.
А он, с трудом оторвавшись от меня, продолжает сидеть совсем близко, его склоненная голова касается моей головы, я чувствую на щеке его дыхание.
– Ну что, поехали? Почему ты медлишь? – говорю я. – Что-то холодно становится.
В колеблющемся свете очага
Бетт вышла им навстречу. Она была уже в шали и шляпке и явно собиралась идти домой.
– Ну что ж, – она одобрительно посмотрела на Сару, – теперь ты в этих одежках выглядишь так, словно в них и родилась.
