Сперва я стараюсь смотреть только на окружающих меня людей, пока мой истинный властелин не отыскал меня, скрываясь под иной личиной. Многих прихожан я знаю. Вот Молли Мэтьюз, она сидит через проход от меня рядом со своими родителями. Вид у нее по-прежнему болезненный, глаза красные. Похоже, не помог ей отвар из петрушки. Прямо перед нами сидит Нелли Финч; с тех пор как я в последний раз ее видела, она сильно похудела, одежда на ней болтается, а лицо совсем осунулось. Сэма рядом с ней нет. В заднем ряду, стиснув на коленях руки, сидит мать несчастной Филлис.
Я внимательно слежу за тем, какие ноги идут мимо меня по проходу, поскольку это единственная часть тела, которую ему изменить не под силу, так что я сразу замечу его копыта, если он все же ко мне приблизится. И он, наверное, все-таки не сможет завладеть мною прямо в церкви? Особенно сейчас, когда рукой подать до моей новой жизни с Дэниелом. И потом, если сейчас тайна моя будет раскрыта, это навлечет беду на всех, кого я люблю. Но я вижу только женские башмачки, выглядывающие из-под юбок, да мужские сапоги с заправленными в них узкими штанами. Никаких копыт. Ничего такого, что заставляет меня думать, что все вокруг обманчиво, не таково, каким кажется.
Наконец я решаюсь поднять глаза и вижу, как Сет занимает свое место на кафедре. Хоть мне и раньше доводилось видеть его в облачении священнослужителя, но именно сейчас он кажется каким-то особенно не похожим на того человека, которого я хорошо знаю. Он говорит о любви, о доверии, о необходимости сдерживать желание осудить ближнего, о покорности Господу, и я тщетно пытаюсь перехватить его взгляд. Мне хочется увидеть в его глазах хотя бы малейший проблеск надежды; хочется прочесть по его лицу, что у него припасены для нас хорошие новости. Но он на меня не смотрит, и слова тянутся из его уст так медленно и ровно, словно ему трудно их выговаривать, словно он заставляет себя это делать, и я догадываюсь, что после службы он непременно придет к моей матери.
Я пытаюсь присоединиться к молящимся и произношу слова молитв, которых никогда не слышала, пою вместе с ними псалмы, которых никогда не знала. Подражая другим, я опускаюсь на колени, встаю и снова сажусь, а после окончания службы вместе со всеми выхожу из церкви под ослепительно яркие лучи солнца.
Я все еще надеюсь перехватить Сета и медлю, остановившись у церковного крыльца, но Бетт хватает меня за руку и тащит в тихий уголок кладбищенского двора таким решительным шагом, что я даже спотыкаюсь.
– Как хорошо, что ты привела меня сюда! – говорю я. – Я ведь понятия не имела, как это будет…
– Тихо, девочка, – останавливает она меня. – Что за представление ты тут устроила? Встала и бормочешь себе под нос невесть что, да еще с таким видом, словно никогда в жизни порога церкви не переступала! – И она, наклонившись к самому моему уху, шепчет: – Сейчас только и разговоров, что о Сэме Финче.
И мое счастливое настроение словно растворяется в теплом летнем воздухе, а меня под жгучим августовским солнцем вдруг охватывает могильный холод.
– Тебе известно, что с ним? – спрашивает Бетт, но смотрит не на меня, а на толпу, собравшуюся в начале деревенской улицы. Я оборачиваюсь и тоже смотрю туда. Но к нам никто и не думает приближаться.
– Нет, мне о нем ничего не известно, – говорю я.
– Но ты ведь знаешь, что на него всякие хвори да неприятности обрушились, он и сейчас от дизентерии страдает.
– Ну да, я слышала, что…
– И уж тебе-то наверняка известно, что целых три раза люди видели, как от его дома твой братец убегает. – Голос Бетт все больше походит на какое-то приглушенное шипение. Я вижу, что у нее за спиной на ветке сидит воробей и весело чирикает, и больше всего мне хочется, чтобы его пение совсем заглушило этот свистящий шепот.
А Бетт вдруг умолкает и, подбоченившись, внимательно вглядывается в мое лицо. Она тяжело дышит, и грудь ее то резко вздымается, то опадает.
– Сара?
– Мне ничего об этом не известно, – повторяю я, а перед глазами у меня стоит рассыпавшаяся на кусочки глиняная куколка Сэма Финча. И я вспоминаю бесконечные загадочные отлучки Джона. Я не сомневаюсь: это его я видела тогда в деревне. Я сглатываю застрявший в горле горький комок, но вкус его тут же возвращается снова.
Бетт тяжело вздыхает и, сложив губы гузкой, поднимает лицо к небесам.
– Говорят, он умирает, – говорит она.
– Мне очень жаль.
– Ты должна остановить свою мать или братца, коли они какое новое злодеяние затеяли. Ты же сама видишь, как у нас тут все переменилось. Если Сэм Финч умрет, снова соберется толпа, и уж тогда люди точно накажут тех, кого сочтут виновным в его смерти. Я уже столько всяких разговоров слышала! Люди говорят, что надо бы снова взять факелы да пойти в чумную деревню и ваш дом окружить. Я даже Натаниэля просила людей успокоить, и он пробовал, не раз пробовал, да только что может он один против всех. А знаешь, кого они после этого станут искать? Тебя. Люди уже начали спрашивать, почему это ты больше в деревню не приходишь милостыню просить. Ни одна, ни с сестренкой. Понимаешь, чем это пахнет?
Очень даже хорошо понимаю.
Бетт вдруг, охнув, прижимает руку ко рту, глядя куда-то из нашего укрытия под нависшими ветвями дерева. Я оборачиваюсь и вижу, что какая-то женщина угодила прямо в лапы магистрату Райту.
– Прошу вас, сэр, – кричит она, – прошу вас, умоляю, проявите милосердие.
Райт крепко держит ее за руку, а свободной рукой отмахивается от какого-то мужчины, который пытается вырвать женщину из цепких лап мирового судьи.
– Поздно просить о милосердии, – говорит Райт. – Натворили грехов, вот они вас и настигли.
– Отпустите ее, сэр, пожалуйста, – умоляет его мужчина. – Мы люди честные. Богобоязненные.
Вокруг них уже собирается толпа, но подходить ближе люди не спешат. Стоят поодаль и молча наблюдают. Мы с Бетт остаемся там же, где и стояли.
– Это муж и жена Шоу, – говорит она мне, и лицо ее покрывает молочная бледность.
– И в чем же они виноваты? – спрашиваю я. Бетт коротко отвечает:
– Они паписты.
– Ваши уловки ни к чему не привели, – орет магистрат, – обман ваш раскрыт! Пришло время повернуться к правде лицом, тем более в ассизах вас давно заждались. Отвечайте, где вы были в Страстную пятницу? Уж точно не здесь, о чем мне сообщили многие богобоязненные жители этой деревни! Нет, вы занимались отправлением своих собственных языческих ритуалов, насквозь пропитанных черной магией!
Миссис Шоу, рыдая, трясет головой и пытается что-то сказать:
– Нет, сэр, нет! Господь тому свидетель. Вы просто неправильно поняли. Я никакой черной…
Ее прерывает какой-то мальчишка, который, выскочив из толпы, тычет в нее пальцем и кричит:
– Она это! Она самая и есть! Это она у меня на глазах зайцем оборотилась, а потом в лес завела!
