Сперва я старательно обмываю тело Джона, потом укладываю за домом, где земля помягче, чтобы он смотрел на пустые окна нашего дома. Мать опускается возле него на колени, прижимается щекой к его щеке и шепчет, без конца шепчет слова материнской любви прямо в его неслышащее ухо.
Позже я его похороню. Даже если мне для этого потребуется вся ночь. Даже если мне придется рыть ему могилу голыми руками.
Своею собственной рукой
Энни давно перестала плакать и теперь сидела с ним рядом на берегу реки, занавесив лицо волосами и что-то шепча. Дэниел не мог разобрать, что она там шепчет. И не знал, как ему быть.
– Может, нам лунную рыбку поискать? – предложил он, надеясь, что девочка не расслышит в его голосе напряжения и растерянности.
Энни запустила в волосы растопыренную пятерню, словно пытаясь их расчесать и безжалостно их дергая и обрывая. У нее в руке уже собрался целый клубок. Она снова прошептала что-то невнятное, и Дэниел хотел было в очередной раз сказать ей, что все будет хорошо, но не смог. Он чувствовал себя так, словно все, что он знал и любил в этом мире, потеряно навсегда и ему самому больше нет в нем места, так что и утешительных слов для Энни у него не находилось. Он думал о том, что должен был удержать Сару, не допустить ее на место этого побоища. Он должен был защитить ее брата. Должен был говорить в полный голос, должен был остановить толпу. Однако же он прячется на берегу реки под видом того, что якобы спасает здесь Энни, благодарный ей за это, ибо ему все же стыдно, что она является как бы оправданием его трусости.
А Энни все продолжала что-то шептать, и этот шепот пеленой обволакивал Дэниела, проникая, казалось, прямиком в кровь. Он понимал, что она всего лишь невинный ребенок, охваченный ужасом после жуткой расправы над ее братом, и все же он не мог избавиться от ощущения, что она шепчет некие магические заклинания. Он и хотел, и боялся услышать, что именно она шепчет. Он, пожалуй, уже и не смог бы с уверенностью сказать, что для него реально: та жизнь, которую они с Сарой уже начали строить, или то, что в деревне рассказывают о ее семье. Перед глазами у него постоянно возникал образ той Сары, которая всей силой своего колдовского могущества проклинала Молли. Та Сара была совсем не похожа на прежнюю, на ту, кого он так хорошо знал.
И еще на один вопрос – его задал Гэбриел – он никак не находил ответа: кто еще, кроме этого дьяволенка, брата Сары, мог поднять руку на Божьего человека?
Вот почему, слушая шепот Энни, он не мог не думать о том, что даже это невинное дитя способно, наверное, произносить слова, обладающие злой магической силой.
– Ты что, беспризорную девчонку украл?
Голос Молли прозвучал столь неожиданно, что Дэниел даже вздрогнул. Она шлепнулась с ним рядом, с неприкрытым отвращением глядя на Энни. На лбу у нее красовалась тонкая красная царапина, теперь уже почти зажившая. Малышка снова что-то прошептала, выдрала у себя еще клок волос и добавила его к той кучке, что уже собралась в комок у ее босых ног.
– Какая-то она больная, по-моему, – неприязненно заметила Молли.
А Дэниел вдруг вспомнил тот день, когда впервые помогал Саре промывать в речке волосы Энни. Сара тогда тоже спросила, не хочет ли он украсть девочку. Острая тоска стиснула сердце, и он лишь молча глянул на Молли. Она выглядела осунувшейся, веки красные, словно она много плакала.
– Где только, скажи на милость, ты ее отыскал? – спросила она.
– Ты разве ничего не слышала? – сказал он.
– Я уж давно деревенских сплетен не слушаю, а сюда пришла, чтоб камешек подходящий найти да в речке утопиться.
Над головой неторопливо катились тяжелые облака, навстречу им от воды поднимался туман.
– Но ведь случилось нечто ужасное… Погоди-ка, что ты тут найти хотела?
Молли быстро глянула на него и отвернулась; ее зеленые глаза были полны слез.
– Я, наверно, слишком малодушная, – тихо сказала она. – Набрала полные руки камней и застыла у воды, пока все их туда не побросала, вместо того чтобы самой броситься. Ничего, я другой способ найду, полегче.
И она как-то странно то ли рассмеялась, то ли икнула. Потом вытерла глаза, но слезы все продолжали течь у нее по щекам.
– Но… зачем тебе в воду-то бросаться? – изумился Дэниел.
– Не могу я тебе рассказывать. Стыдно мне очень.
Оба помолчали. В тишине был слышен лишь плеск речной воды, стук первых капель дождя по земле и невнятный шепот Энни. Только сейчас Дэниел сумел расслышать в ее шепоте кое-какие отдельные слова, хотя особого смысла в них и не обнаружил. «Он приходил, приходил. У меня тоже эта отметина есть» – вот что Энни повторяла снова и снова.
– Ну, Молли, вряд ли это настолько ужасно, что и рассказать невозможно, – сказал он.
– Ты добрый. И вообще… Это ведь должен был быть ты! Если бы это был ты, тогда все было бы хорошо, но ты выбрал другую. А я ужасно разозлилась, а он сказал, что меня любит, хотя сразу было понятно, что он врет, но мне так хотелось, чтобы это была правда, мне так хотелось, чтобы хоть кто-нибудь меня любил… и потом, это всего один раз случилось. А теперь он ни за что…
И Молли, уронив голову на руки, разрыдалась. Дэниел, пытаясь разобраться в загадочной путанице ее слов, догадывался, что кое в чем, видимо, виноват и он сам, но он никак не ожидал, что Молли окажется в столь безнадежном положении. Да разве мог он, слабый ничтожный человек, причинить кому-то столько боли? Хотя в последнее время он не раз вел себя неправильно: отказал Молли, не смог прийти на помощь Филлис. Его слабость виновна в том, что он приносит беду всем, с кем соприкасается.
– Я даже колдовское зелье пить пробовала, только оно не подействовало, – сказала Молли. – Неужели тебя и впрямь та молодая ведьма заколдовала? Заставила тебя именно ее полюбить?
Она смотрела на него, руками вытирая катившиеся по щекам слезы и шмыгая носом.
Дэниелу хотелось сказать: «Нет, что ты! Сара совсем не такая, зря вы все так о ней думаете», но в ушах у него все еще звучали странные слова, которые он расслышал в шепоте маленькой Энни. Он не сомневался, что у братца Сары и впрямь было злодейское нутро, и свидетельством тому жуткое убийство преподобного Уолша. Стоило ему закрыть глаза, и перед ним вставало растерзанное тело священника. А ему-то самому разве этот дьяволенок не обещал сущий ад устроить? Разве не призывал он на помощь демонов для осуществления своих гнусных деяний? Разве царапина у Молли на лбу не служит доказательством колдовства, к которому прибегла Сара, когда так передвинула ветку, чтобы Молли непременно об нее споткнулась?
В голове у Дэниела крутились его собственные слова: «Если я околдован, то так тому и быть».
Даже когда он себя не помнил от любви к Саре, все равно в глубине души чувствовал, что без колдовства здесь не обошлось, что она, избрав своей жертвой его слабую душу, прибегла к помощи темных сил, чтобы завоевать его любовь, и он сам ей это позволил.
