– Кому?
– Щербакову.
Все охотники без обид забирали то, что им выпало, а герою – отличившемуся Шишлову – полагались ещё голова и ноги. Голову он взял, сказав, чучело сделает, а ноги отцу отдал, вернее, мне, да присказкой сопроводил:
– А Серёньке ножки – топтать отцовские дорожки, – и добавил для всех: – Лучше жены Петра Никаноровича холодца никто не варит.
После охоты и дележа традиционная трапеза – жареная лосиная печень, само собой, под водочку. Шишлов рассказывал, как попал к немцам в плен:
– Зимой было дело. Сбили нас, ядрёна вошь. Мы со стрелком прыгнули – горела машина, куда деваться. Меня ещё в ногу зацепило осколком. Только приземлились в перелеске – «хенде хох»! Выходят двое со шмайсерами, повязали, обыскали, отобрали пистолеты и планшеты. Посадили на сани-розвальни и повезли: фрицы спереди, мы вместе, спина к спине, сзади. А кровища у меня сочится – даже через унт прошла. А в нём у меня финка была запрятана. Я подтянул ногу к стрелку, кивнул ему, он понял – вытянул финку, перерезал верёвку на моих руках, передал финку мне. Я огляделся – тихо кругом, только полозья саней шаркают да лошадь фыркает, и… в един миг, ядрёна вошь, в горло одному-другому по самую рукоятку. Перерезал верёвку на руках стрелка, прикончили мы с ним фрицев, чтоб не мучились, забрали оружие и развернули сани.
Шишлов отцу моему был друг-приятель. Он был классным ружейным мастером, ценителем и коллекционером охотничьего огнестрельного оружия. Частенько приходил к нам, приносил сельдь и «белую головку» – водки бутылку. Другой раз являлся с пачкой чая, сам заваривал – полпачки на заварочный чайник. Он бывал у нас и тогда, когда отец уже вышел на пенсию. Заходил к нам с вновь приобретённым ружьём: складывал, показывал группировку на замке, прильнув, целился и всегда увлечённо говорил. Лет через двадцать я вдруг узнал «Шишлова» в Третьяковке – на картине Перова «Охотники на привале». Тот, что слева, постарше, бывалый, бороду убрать – вылитый Шишлов. Не стало его в конце шестидесятых…
На новогодней ёлке в школе Снегурочку играла девочка. При мне две мамы вспоминали прошлогоднюю «девочку», насколько она была живее – сама и пела, и плясала, и хоровод вокруг ёлки заводила. А эта… так себе… ни рыба ни мясо. Не стал я признаваться, что в прошлом году играл Снегурочку.
Роль у меня забрали, зато папа подарил мне на Новый год снегурки – коньки с закруглёнными полозьями. У нас больше чем полдвора, на таких каталось. А каток – это весь Сивцев Вражек: снег на булыжной мостовой автомобили хорошо утрамбовывали, катание на затупившихся коньках (они такими были изначально и всегда) было чудесным. Ботинки отсутствовали – одни полозья, которые подвязывались, точнее, прикручивались верёвками к обычной обуви. Было две петли – на пятке и на носке. Проденешь ногу в валенке в заднюю петлю и крутишь до предела, а как почувствуешь, что пятку уже держит, набрасываешь переднюю на носок и закручиваешь её с помощью палочки, свободный конец которой потом фиксируешь в задней петле. Крепление было прочным, держались коньки хорошо.
Удовольствие от катания – неописуемое! Транспорта по переулку мало проезжало – три-четыре, от силы пять машин в час. На повороте с Денежного переулка (тогда ещё улицы Веснина) на Сивцев Вражек скорость замедляли, притормаживали – вот тут-то вот самое счастье для ребятни: уцепиться крюками из толстой проволоки за бампер, если это легковушка «эмка», либо за буксировочный крюк грузовика и катиться. Цепляешься за машину, а к тебе за хлястик пальто ещё один такой же, как ты, проказник, а за него – третий, потом четвёртый. От Денежного переулка до Гоголевского бульвара с ветерком! А оттуда снова таким же манером до Денежного! Бесплатный аттракцион (теперь говорят «экстрим»). Бывало, шофёр заметит за собой хвост, остановится, выскочит из машины – тут уж лучше не медлить! Атас – и нету нас! Без коньков не догнать. Вечерами же машины почти не случались. Пятачок Денежного и Сивцева Вражка ярко освещал фонарь, мальчишек и девчонок высыпало до полусотни. Раздолье такое, домой не загонишь!
В апреле у меня юбилей – десять лет. Папа принёс мне настоящий футбольный, динамовский, мяч – это был королевский подарок! Дядя Ваня вручил заводную машинку, тётя Оля – две поношенные рубашки своего сына Вовки. У дяди Яши ничего не нашлось, а тётя Нюра подарила мне сказки Пушкина. Их легко было заучить.
Жил-был поп,
Толоконный лоб.
Пошёл поп по базару
Поискать кой-какого товару.
Больше всех мне надолго полюбился Балда – и совсем он не балда, а добрый, смелый и очень даже смекалистый. Как он ловко провёл бесёнка, как посрамил любителя дешевизны попа! Истинно русский человек. Ох, недаром «поповна о Балде лишь и печалится» – любит она Балду и, наверное, замуж за него пойдёт…
Как только подсох двор после таянья снега, я вышел на улицу с футбольным мячом. Дворяне – дворовые мальчишки – окружили меня, всем хотелось подержать мяч в руках. Новая жизнь пошла – ФУТБОЛ! Не одно окно во дворе было выбито моим мячом. Нашёлся дядька-сосед, который грозился вспороть его ножом.
На 1 Мая поехали вместе с мальчишками из соседнего двора на трамвае в Филёвский парк играть в футбол двор на двор. Мы выиграли, и радости нашей не было предела. Героем дня стал Вовка Набатов – он два гола забил, и ещё по одному – Рыба и Монах.
В газете «Пионерская правда» вышла статья (с фотографией) о московской первокласснице, которая во время первомайской демонстрации поднялась на Красной площади на Мавзолей и от всех детей Советского Союза приветствовала и поздравляла самого товарища Сталина. Школьницу звали Ира Мельникова, она сразу прославилась на всю страну. До этого случая Сталина поздравляла и обнимала девочка по имени Мамлакат, и то это было в тридцатых годах. Портреты Сталина с Мамлакат висели в клубах, в больницах, в некоторых школах и даже на вокзалах. Мальчишки о таком счастье и не мечтали, а девочки… Наверное, миллион девчонок завидовали первокласснице Ире Мельниковой.
Закончился учебный год, я перешёл в четвёртый класс. В июне, на первую смену, уехал в пионерлагерь в Тучково. От утренней линейки до вечерней – ФУТБОЛ. Футбольное поле, ворота с сеткой – всё по-взрослому. Ботинки от игры за месяц развалились (домой пришлось поехать в сандалиях, которые уже были мне маловаты). По ненастным дням и в тихий час читал книжку Гайдара.
В Москве недолго пробыл, с неделю. С Колькой Николаевым ходили в Кинотеатр повторного фильма у Никитских ворот, смотрели «Процесс о трёх миллионах». Домой возвращались бульварами, я стал показывать Кольке, как ходил артист Ильинский в кино. Колька указал мне на встречного пузатого дядьку:
– А как вот этот ходит, можешь?
– Запросто, – и изобразил дядькину походку.
Я часто так баловался. Подметил, что все ходят по-разному: кто-то стремительно шагает, кто-то плывёт, как мячик по воде; другой – угловатый весь, нервный, дёрганый, а тот – переваливается, как утка, кто согнувшись, как баба Таня, кто откинувшись… Женщины на каблуках – это особая статья.
