В зимние каникулы у нас в Доме пионеров устраивали весёлые новогодние представления с участием хороших артистов: юмористов, певцов, танцоров, фокусника Арутюна Акопяна, акробатов с программой «Китайские игры «Ван Цзе Вэй». Была у нас огромная, очень нарядная ёлка и, конечно же, Дед Мороз со Снегурочкой. А ещё был персонаж Новый Год – мальчик в белоснежном костюме: брюки, свитер, шапочка, на груди – крупные цифры 1955. Этим мальчиком – Новым Годом – был я. В финале новогоднего представления выходили все его участники, и Дед Мороз провозглашал наступление Нового года. Под бравурный марш появлялся я и желал всем счастья и учиться на «хорошо» и «отлично». А внутри меня кто-то говорил: «Себе пожелай». Желай не желай, а за учебники садиться надо. Из книжек в то время читал К. Станиславского – о его жизни в искусстве.
У нас дома в подъезде меня встретила Маргаритка Соловейчик. Она вся сияла от счастья.
– Мама приехала! Пойдём к нам чай пить!
Тётя Мира очень мне обрадовалась. Она вернулась из заключения с подругой-грузинкой, с которой не хотела расставаться. А у той совсем никого из родных не было, и она стала жить у Соловейчиков.
Маргаритка принесла вкусные пирожные – и зазвенело чашками, стаканами, блюдцами наше радостное чаепитие. Тётя Мира с подругой-грузинкой были так счастливы, так веселы – ни тени того ужаса, что они пережили. Счастливей всех была Маргаритка – она не отходила от мамы, обнимала её, целовала, всё время ей что-то рассказывала, показывала… Всегда громогласный, шумный дядя Миша молча сидел с потухшей трубкой во рту и по щеке его, в бороду, катилась слеза.
С Ирой Мельниковой я виделся раз в неделю, по воскресеньям, в студии художественного слова. Однажды, провожая её на метро, предложил сходить вместе на каток. Она ответила, что коньков у неё нет, но скоро будут. Пока что на каток в Парк Горького я ходил один или с Вовкой Набатовым.
Я всё ещё увлекался Маяковским, хотя Анна Гавриловна предлагала мне поискать материал у Некрасова и Лескова. Мой сосед по парте с первого класса Вовка Савин принёс книжку.
– Ты вот всё Маяковского учишь, а вот этот поэт не хуже, – он протянул мне томик.
Это были стихи Сергея Есенина. Открыл наугад, прочитал:
О красном вечере задумалась дорога,
Кусты рябин туманней глубины.
Изба-старуха челюстью порога
Жуёт пахучий мякиш тишины.
Я взял промокашку и заложил страницу. Посреди урока открыл под партой книжку…
– «Изба-старуха челюстью порога», – я сразу же увидел избу Егора и Клавдии в Корнееве и ещё свою бабу Таню увидел. И эта изба, и баба Таня каким-то странным образом соединились.
Дома я с жадностью впился в стихи Есенина: бросался из середины в начало, из начала в конец. Тут: «Задрав штаны, бежать за комсомолом», там: «Родился я с песнями в травном одеяле», или «страна берёзового ситца».
Мало-помалу я успокоился, стал читать по порядку. На втором стихотворении я застрял, меня приковало к строчке: «Кленёночек маленький матке…» Как же это он его почувствовал, увидел? Понятно, клён – это большое дерево, а маленькое деревце? Ну да! Конечно же, кленёночек! Вот это да! Как просто, рядом ведь лежит… А вот в голову только ему пришло. А уж когда прочитал «В хате», я ошалел от такой точности: один в один срисована изба тётки Клавдии внутри.
Я пришёл с этой книжкой в студию художественного слова, сказал, что хочу читать Сергея Есенина. Анна Гавриловна взяла у меня томик, посмотрела на меня, стала листать, спросила:
– И что же ты хочешь читать?
– «Песнь о собаке», – ответил я.
– Хорошее стихотворение. Грустное, правда, – и тут же без всякого перехода, – Серёжа, нам поступило серьёзное задание из горкома комсомола: за две недели силами нашей студии мы должны подготовить приветствие женщинам по случаю праздника Восьмое марта. Выступать будем седьмого марта в Большом театре. Текст приветствия мы уже получили. На тебя ложится самая большая нагрузка, так как в этой группе из шести человек ты – самый старший. Ты должен знать весь текст, и в случае если кто-то из малышей растеряется – забудет слова, то ты должен подсказать. Свою часть приветствия, я надеюсь, ты будешь помнить твёрдо. В воскресенье большая репетиция, репетировать будем каждый день, а через неделю сотрудники горкома придут принимать нашу работу.
Седьмого марта за два часа до начала мы, дети, были в Большом театре. Нас сопровождали представитель горкома комсомола и руководившая младшей группой в нашей студии художественного слова Людмила Семёновна. Минут за десять до выхода мы стояли за правой кулисой, оттуда хорошо просматривался длинный стол на сцене, застеленный кумачом. За этим столом сидели руководители страны, хорошо известные всем по официальным портретам.
На сцене мы выстроились в два ряда: три девочки и позади них трое мальчишек. Наше выступление то и дело прерывалось дружным смехом и аплодисментами. (Никто из нас текста не забыл.)
Вот пришёл с работы папа,
Отдохнуть с газетой сел –
это были мои слова, а одна из девочек мне отвечала:
Ну а маму после службы
Сколько ждёт домашних дел?
Вторая девочка подхватывала:
Дело спорится вдвоём,
Наших пап мы привлечём.
Смех в зале: глагол «привлечём» вызывал у публики совершенно определённые ассоциации. В это время третья чтица начинала фразу:
и наконец все три девочки вместе:
Третью четверть окончил без двоек. В театральной студии мы готовили к выходу постановку сказки «По щучьему велению». Емелю играл Лёнька Нечаев, я – царя, генерала – Витька Татарский. (Татарского мы недолго Витькой звали – такой он был рассудительный, грамотный. Евгения Васильевна, не без иронии, цитировала его иногда: «Как сказал Виктор Витальевич…» Так вот, в студии все стали называть его Витальичем.) Лисицу играла Жанна Гречуха, неравнодушная к Витальичу. Девушка она была очень начитанная, всё время цепляла его каверзными вопросами и сыпала цитатами как из рога изобилия. Роль царевны досталась Светлане Харлап, боярином был Вовка Штейн. Заморского гостя играл Витя Пьерсик, зайчика – Нина Шорина (девочка, которая уже снялась в главной роли в фильме «Огни на реке»).
Дядя Ваня и тётя Катя уезжали в Австрию, мы – мама, папа и я – провожали их с Белорусского вокзала. Перецеловались. Поезд тронулся – мы долго махали им вслед и не уходили, пока огни последнего вагона, три красных фонарика, не скрылись.
