Саша Рабинович недолго с нами пробыл, наверное, с неделю. Рассказывал, как снимается кино, поделился, как он собирается выстроить вечер, посвящённый пятнадцатой годовщине начала Великой Отечественной войны. Но он уехал, и организация вечера легла на плечи старшей пионервожатой. В программу вошли стихи и песни военных лет. Я читал две главы из «Тёркина». Валя пела, особенно задушевно она исполняла «Синий платочек».
У нас с Валей завязалось что-то похожее на дружбу. Однажды проливной дождь удерживал нас в беседке. Валя рассказывала про кино, об артистах, с которыми снималась в «Барабанщике», – о А. Ларионовой, Д. Сагале, А. Абрикосове. Болтали о новых фильмах, вспоминали старые. Я поделился, что мне очень нравятся Н. Крючков, Е. Самойлов, а ещё П. Алейников, Б. Бабочкин. А ей нравились Л. Орлова, Т. Макарова, А. Ларионова… Вдруг она спросила:
– А в кино по-настоящему целуются?
– Не знаю, – ответил я.
Она помолчала, посмотрела на меня.
– А ты целовался когда-нибудь?
– Когда-нибудь?.. Целовался…
– Ну… поцелуй меня.
Я поцеловал её в щёку.
– А в губы?
Чмокнул в губы.
– Ты с кем целовался?
Я смутился…
– С мамой…
Она рассмеялась.
– А хочешь, я тебя поцелую?
– Хочу…
Приоткрыв рот, она прикоснулась к моим губам и лизнула их языком. Я слегка испугался. Она медленно отпрянула и, открыв глаза, посмотрела на меня, но так, что я не понял, куда она смотрит: то ли на меня, то ли в себя.
– Ещё хочешь?..
Я послушно кивнул головой. Второй поцелуй был гораздо длиннее.
– А теперь ты меня поцелуй.
Долго после этой «школы поцелуев» не мог я уснуть. Я считал себя предателем. «Как же так? – думал я. – Люблю Иру, а целуюсь с Валей… Мало того, что второгодник, так ещё и предатель! Ну, допустим, Ира меня не любит, но ведь я-то её люблю… значит… я – предатель», – осудил я себя по всей строгости коммунистической морали. Вспомнил даже Зою Космодемьянскую, сохранившую в записной книжке цитату из Чернышевского: «Умри, но не давай поцелуя без любви!»
Проснулся утром – на душе кошки скребут. Вышел на улицу, сам – мрачнее тучи… Но тут увидел Валю, и у меня отлегло. «Всё стало вокруг голубым и зелёным».
Глава 4
Полёты и приземления
В июле 1956-го каждый день я ездил в Переделкино к дяде Ване, как на работу. А работа была, и работа была серьёзная. Дядя Ваня попросил выкопать для будущего дома яму под фундамент и подвал. Мне копать не привыкать: опыт я накопил на нашей даче в Головкове, а также при рытье котлована для бассейна в Лужниках. В Переделкино, как и у нас на даче, пришлось работать топором и лопатой.
– Копай, копай, – приговаривал дядя Ваня, – как под свой дом копай.
Знал бы он тогда, что слова его окажутся пророческими. Сам он с двумя нанятыми плотниками обмозговывал и размечал бревенчатый дом, купленный в другом месте и перевезённый в Переделкино в разобранном виде. Тётя Катя на сложенной из кирпича временной печурке готовила обед.
И вот рублю я как-то топором корневища, а к дяде Ване заходит Гамлет! Евгений Валерианович Самойлов, один из любимейших моих артистов. У меня челюсть отпала. А дело-то в том, что дядю Ваню правление дачного кооператива «Здоровый отдых» привлекло на общественных началах к работе по электрификации новых участков. Евгений Валерианович как владелец одного из них зашёл посоветоваться. Дядя Ваня и гость уселись на брёвнах, развернув перед собой ватманский лист со схемой электрификации дачного посёлка.
Название «Здоровый отдых», дошедшее до наших дней, дал посёлку сам Сталин. Это был первый дачный кооператив в СССР, возник он в 1932 году при следующих обстоятельствах. Из Арктики вернулись полярники, и Сталину доложили, что у покорителей «макушки глобуса» здоровье пошатнулось.
– А что такое? – поинтересовался вождь. – Чем они больны?
– Иосиф Виссарионович, они на Севере, во льдах, согревались спиртом, ну и как следствие, втянулись. Практически все – хронические алкоголики.
– Надо помочь нашим героям выздороветь! Надо устроить им в Подмосковье здоровый отдых! Надо построить им дачный посёлок, они заслужили это!
Я перестал копать и смотрел на «Гамлета». Евгений Валерианович, заметив мой пристальный взгляд, улыбнулся своей лучезарной улыбкой.
– Сын? – спросил он у дяди Вани.
– Племянник, – ответил тот, – помогает.
– Молодец, – похвалил меня Самойлов.
– Я вас в «Гамлете» видел, – доложил я.
– Ну и как? Понравился?
– Очень!
– Приходи ещё что-нибудь посмотреть.
– И «Вишнёвый сад» видел.
– Да ты театрал!
– В драмкружок ходит, – вставил дядя.
– Могильщика вот репетирую играть в «Гамлете», – подал я реплику из ямы, всаживая лопату в землю. Евгений Валерианович рассмеялся от души.
Вернулась Ира. Я ей позвонил – хотел увидеть её, но она сказала, что ей нужно готовиться к школе, новую форму купить – короче, отказ. «И поделом тебе, – подумалось, – такой чистой девочки ты не стоишь. Она круглая отличница, а ты – второгодник. И вдобавок предатель…»
Второй раз в восьмой класс… Как ни противно в школу было ходить, здравый смысл подсказывал, что без аттестата зрелости артистом не станешь: в театральный вуз не поступить без него. Начал слушать учителей на уроках и, стиснув зубы, выполнять домашние задания. И запоем читал пьесы и сонеты Шекспира.
В театральной студии Евгения Васильевна сказала, что первый спектакль у нас будет «Робин Гуд»
[18]. «Почему не Шекспир? – подумал я. – Почему не «Ромео и Джульетта»?» Как легко учить: некоторые сцены, казалось, я запоминал с первого прочтения.
Ромео (после поцелуя): Вот с губ моих весь грех теперь и снят.
Джульетта: Зато мои впервые им покрылись.
Ромео: Тогда отдайте мне его назад.
Джульетта: Мой друг, где целоваться вы учились?
[19]
Шекспир здорово подлечил меня в моём самоедстве и снял значительную часть угрызений совести, ведь его Ромео до Джульетты был влюблён в другую. Увидев Джульетту, он сразу же забыл ту, другую, или не забыл? Если забыл, то, наверное, хорошо. А если не забыл, то получается раздвоение – а это уже не очень хорошо.
В «Робин Гуде» мне досталась роль второго плана. Но я не переживал, для переживаний у меня были другие причины – в основном дела сердечные. И лекарством от сердечных треволнений были шекспировский Ромео и стихи Есенина.
