И в этой постановке я не смог обойтись без фокусов. Ещё в тот самый момент, когда на сцене шпион скрывался из виду, затаившись в прихожей, в кустах акации уже находился дублёр актёра в таком же точно брезентовом плаще с капюшоном (мы нашли два совершено одинаковых). Вот шпион спрыгнул со сцены и исчез в кустах. Началась погоня: наряд пограничников с собакой, за ним гражданское население с кольями – все они преследовали именно дублёра, а публика и не догадывалась об этом, так как лицо его было скрыто капюшоном.
Зрителей захватило действие. Они ёрзали на местах, и, перекрикивая друг друга, направляли погоню туда, где затаился шпион. Он выскочил из кустов и дал дёру – за ним пограничники. Нарушитель не целясь отстреливался из пистолета, вереница бегущих выписывала то змейку, то восьмёрку. Наконец, шпион подбежал к дубу – и вдруг исчез… Залаяла «овчарка», пограничники направили свои фонарики на дерево. Зажглись софиты, и свет заскользил всё выше и выше. Вдруг на высоте 8–10 метров все увидели шпиона… Зал ахнул. Как?! Как за считаные мгновенья человек взобрался на такую высоту? Это был специально разработанный фокус: пока продолжалась погоня за дублёром, актёр преспокойненько влез на дуб. Но и это не всё: чуть выше шпиона оказался пограничник, который ударом по голове «вырубил» врага, обмотал верёвкой и начал спускать обмякшее тело на землю. Чтобы выполнить этот трюк, под брезентовый плащ актёру пришлось надеть специальный широкий пояс пожарного с мощным стальным карабином; через сук дуба был перекинут трос, а «тело» опускали, соблюдая все меры безопасности, два взрослых дяди (их самих не было видно из-за дерева). Первый режиссёрский опыт оказался удачным. Нам аплодировали, нас благодарили.
Вторая смена, июль. Как и было запланировано, мы в драмкружке занялись подготовкой композиции в честь 65-й годовщины со дня рождения Маяковского. Сверстали программу быстро.
12 июля Петров день – моему папе исполнилось 60 лет. Я на денёк вырвался из лагерной кутерьмы и помчался в Головково. Собственно, туда-обратно и снова за работу: уже 13 июля был первый прогон.
«Разворачивайтесь в марше» – эта строка определила характер литературно-музыкальной композиции. За основу я взял поэму «Хорошо!» и в неё вмонтировал несколько стихотворений.
Строит,
Рушит,
Кроит
И рвёт, –
рубила речовку группа слева.
Тихнет,
Кипит
И пенится, –
подхватывала ритм группа справа.
Зазвучали марши. Небольшие группки маршировали, скандируя стихи. Было видно, что участникам постановки очень нравится такое энергичное действие. В нашей программе: «Левый марш», «Стихи о советском паспорте» и даже «Кем быть?».
К памятной дате у нас всё было готово. Нам сообщили, что из Москвы приедет руководство партийных органов и даже сестра Маяковского Людмила Владимировна и друг поэта Павел Ильич Лавут. Я припомнил, что в поэме «Хорошо!» есть строки, посвящённые Павлу Ильичу. Быстро нашёл их и, выучив, вмонтировал в композицию.
Наступил день торжественного мероприятия. Прибыли высокопоставленные гости, родители. Приехали сестра и друг поэта. Зазвучал пионерский горн, забили барабаны. Внесли на эстраду и водрузили по центру красное знамя. Под звуки «Марша энтузиастов» был установлен портрет Маяковского, а под ним большая корзина полевых цветов.
Началось представление нашей поэтической композиции. Я тоже принимал участие – примерно четверть программы читал лично. Когда дошла очередь до фрагмента из 16-й главы поэмы «Хорошо!», я остановился около друга поэта:
Мне
рассказывал
тихий еврей
Павел Ильич Лавут:
«Только что
вышел я
из дверей,
Вижу –
они плывут…»
Зал рукоплескал человеку, имя которого увековечено в поэме. Концовка композиции сопровождалась бурными аплодисментами:
Лет до ста
расти
нам
без старости.
Год от года
расти
нашей бодрости.
Славьте,
молот
и стих,
землю молодости.
У нас всё получилось! После выступления старшая пионервожатая организовала фотосъёмку участников мероприятия вместе с Павлом Ильичём и Людмилой Владимировной, которая очень просила, чтобы ей обязательно привезли фотографии. Она оставила свой адрес и телефон. В конце дня я уехал в Москву на автомобиле вместе с Людмилой Владимировной.
В 1958 году в столице пролетарскому поэту установили памятник. «Пролетарский поэт» – так его тогда называли. Я несколько раз заново открывал для себя этого уникального творца. Агрессивный ниспровергатель, громила, правофланговый большевистской идеи, готовый «кастетом кроиться миру в черепе»… а в жизни проявлял себя как сюсюкающий хлюпик, особенно в отношениях с любимой. Похоже, что этого «недуга» не избежали и другие мощные деятели в ту переломную эпоху. Аристократы духа Блок, Бальмонт – непостижимо странными были они со своими близкими, особенно с дамами сердца.
Тёплый июльский день. Собралось много народу. Зазвучали речи, слетело покрывало, и обнажился монумент поэту Владимиру Маяковскому. Место ему определили на главной улице Москвы, между Горьким и Пушкиным («После смерти/ нам/ стоять почти что рядом:/ вы на Пе,/ а я на эМ»).
Вечерело, а народ всё не расходился. Сами мы с Витькой Татарским уже третий час стояли около памятника.
– Надо бы стихи почитать, – предложил Татарский.
– Начинай, – одобрил я.
Я сразу смазал карту будня,
(громко чеканя стих, Виктор вплотную подошёл к монументу).
Плеснувши краску из стакана…
(Люди утихли и одобрительно внимали чтецу.)
А вы ноктюрн сыграть смогли бы
На флейте водосточных труб?
Виктору зааплодировали, кто-то крикнул: «Ещё давай!» Теперь моя очередь:
В сто сорок солнц закат пылал…
Нас поддержали – многие в этот вечер читали стихи здесь. На следующий день мы с Татарским снова были у памятника и снова читали допоздна. А на третий день пришли поэты Евтушенко, Вознесенский и другие – читали стихи Маяковского и свои собственные.
Август. Лагерь в Мещерине. Чеховым заниматься не стал – понял, что не по зубам такой материал нашему драмкружковскому составу. Вспомнил прошлое лето в «Рузе» и предложил, как мы делали там, устроить конкурс на лучшую отрядную песню. Моё участие в подготовке ограничилось помощью в инсценировке песен.
