Я побрёл куда глаза глядят. Оказался у гастронома. Зашёл, купил бутылку – решил залить горе вином. В гостинице выпил стакан, надкусил яблоко, завалился на кровать – кошки на душе скребут. Стук в дверь. Открываю – Герасимов.
– Можно?
– Конечно, Сергей Аполлинариевич.
– Ну, да… Я так и подумал, – указал он на бутылку.
– Сергей Аполлинариевич, не знаю, что со мной, – чуть не заплакал перед ним, – я готовился, репетировал, работал…
– До кровавых мозолей души… Бывает. Перегрузил. Это нестрашно. Теперь надо встряхнуться, сбросить всё надуманное и стать самим собой. Пойди, искупайся, отдохни и вечером приходи к нам с Тамарой Фёдоровной. И порепетируем, и поужинаем.
Когда Учитель ушёл, я расплакался. Вроде бы и не ревел – а слёзы ручьями текли. Пошёл к морю, искупался, погулял.
Вечером пришёл на репетицию. Жанна тоже там оказалась. Герасимов предложил нам повторить текст трёх проходов по городу, а сам сел за соседний стол и стал что-то вписывать в сценарий. Я без напряжения, вполсилы подавал свои реплики, Жанна с лёгкостью отвечала. Так мы с ней три сцены и прошли. Герасимов встал:
– Вот так вот и играй.
– Так просто?
– Это, кум, совсем не просто. У тебя такая база наработана – она не может исчезнуть. Только её играть не надо, как не надо играть и результат. А играть надо… – Герасимов сделал паузу.
– Процесс… – произнёс я.
– Совершенно справедливо. Всё хорошо. Пошли ужинать на балкон.
На следующий день свои, неудавшиеся накануне, сцены я щёлкал, как семечки. Отсняли несколько сцен, всё время делая не больше двух дублей. За день мы сняли двухдневную норму и вышли к вечеру на режимную съёмку. Режим бывает утренний и вечерний. Вечерний – это сумерки, но даль ещё хорошо просматривается, и тут каждая минута на счету.
В сцене, где Таня даёт Юре адрес, пропустили такую деталь, как бумага (сгодился бы любой клочок, но откуда ему взяться у моего героя?). Герасимов задумался: как быть? И тут мне вспомнилось, как в детстве в очереди за хлебом я протягивал ладошку, чтобы на ней записали номер.
– Сергей Аполлинариевич, а пусть мне Таня напишет адрес на ладони, а в сцене с отцом я ему ладонь покажу.
– Браво, Сергиус, – улыбнулся Герасимов с благодарностью. А присутствовавшая на съёмочной площадке Тамара Фёдоровна захлопала в ладоши:
– Умница, Серёжа!
Я ожил. Вдруг все стали родными и близкими, и даже оператор Рапопорт смотрел явно дружелюбно.
Между съёмками сцен у меня были перерывы. Я подружился с проживавшими в нашей гостинице ребятами из двух других киногрупп. Одновременно с нашим фильмом в Севастополе снимали ещё «Увольнение на берег» и «Человека-амфибию».
Второй режиссёр в фильме «Увольнение на берег» Лёва Кочарян, невероятно обаятельный и общительный, приглашал зайти вечерком к нему в номер, на огонёк, и угощал, чем Бог послал. Случалось, что Бог посылал через второго оператора в фильме «Человек-амфибия» пару бутылок чистого спирта. Его выдавали участникам подводных съёмок для растирания, но Мирон (второй оператор) считал, что это кощунство – такое добро переводить на растирание, а согреться и бегом можно.
Познакомился у Лёвы с Володей Высоцким. Он снимался в «Увольнении на берег». Володя брал гитару и играл, но ни одной из тех песен, благодаря которым он стал знаменит, он тогда не пел – может, они ещё не были написаны. Его социальную сатиру я услышал в 1963 или 1964 году. Особенно нравилось:
Что же ты, зараза, бровь себе подбрила…
Или:
А гадость пьют – из экономии.
Хоть поутру – да на свои!
Я, когда услышал эти песни, не сразу поверил, что написал их актёр Высоцкий. А тогда, в августе 1961-го, в Севастополе мы пили спирт, разбавляя его томатным соком – не ведая, что это всемирно известный коктейль «Кровавая Мэри». Слушали Володю, хрипевшего а-ля Луи Армстронг какую-то абракадабру, как было в «Бане» у Маяковского:
– Ай ивн рэвэл двер, а свер бэдли.
А русскому уху слышалось:
– Ай, Иван ревел в дверь, а звери обедали.
Финал фильма «Люди и звери» снимали на Байдарских воротах. Какой захватывающий вид открывается с гор! Какая это Божья благодать – Крым!
Лето 1961 года закатывалось. В Москву приехал французский мим Марсель Марсо. Отчим Витальича Валерий Михайлович достал нам с Витькой пригласительные билеты. Искусство знаменитого мима никого не оставило равнодушным – весь зал рукоплескал французскому артисту.
ВГИК. Третий курс. По мастерству актёра – зарубежная классика. Студент из Ирака Абдул Хамид решил ставить «Гамлета» и определил для меня главную роль – принца Датского. Немец Зигфрид Кюн принёс переведённую пьесу Брехта, отпечатанную на пишущей машинке, «Карьера Артуро Уи». Кюн предложил мне в ней роль Гиволы (его прообраз – Геббельс).
Дома мне мама сообщила печальную новость: в Бронницах, у Анюты, умерла наша бабушка Таня. Сколько же ей было лет?.. Если она говорила, что в 1945-м ей было 84, то и в 1961-м всё равно 84… Верных сто лет она прожила. Вспоминая бабу Таню, непременно добавляю: «Царствие ей Небесное». Неграмотная, подслеповатая старушка помнила добрую половину пословиц и поговорок из сборника Даля
[49] – кладезя русской народной мудрости. Она разговаривала с людьми этими поговорками.
Другая перемена жизни – отец вышел на пенсию, и теперь они с мамой пропадали на даче в Головкове. За хорошую работу отцу в охото-рыболовной секции «Динамо» подарили телевизор. Теперь, с телевизором, уж точно мы, по его выражению, «вышли на широкую дорогу». Брат Саша – восьмиклассник, неплохо учится, а в свободное время, как Обломов, лежит на диване и зачитывается «Тихим Доном».
В наших арбатских переулках, и даже в нашем дворе, режиссёр Марлен Хуциев снимал по сценарию Геннадия Шпаликова фильм «Застава Ильича». Снимали проходы героев ночною и утренней порой. Оператор картины – замечательная женщина Маргарита Пилихина, племянница самого Георгия Константиновича Жукова. Над фильмом ещё работали, а он уже обрастал легендами и сам становился легендой. Про картину говорили, что это будет новое слово в кинематографе, говорили о редком таланте драматурга и поэта Шпаликова, который в то время был ещё студентом ВГИКа.
На каждую съёмку «слеталось» множество молодых людей, любопытствующих и сочувствующих – своеобразная группа поддержки. Вблизи кинокамеры, туда и сюда, ходил, размышляя, режиссёр – маленького роста, с крупным носом, в очках с большой диоптрией. Марлену Мартыновичу меня представил Вася Шукшин – он тоже приехал на съёмку, хотя и не был в ней занят. Тогда же состоялось моё знакомство и с Геной Шпаликовым, и с пленительной Марианной Вертинской. Очень я радовался за Кольку Губенко – снимается, стало быть, зарабатывает и не голодает.
