Сейнер С‐417 стал полноправным героем нашего фильма. Вместе с рыбаками мы, снимая кино, ловили скумбрию, маневрировали в акватории Чёрного моря от Одессы до Севастополя. Случалось, попадали в лихие осенние шторма, но наша «скорлупка» была непотопляема. В конце октября мы пришвартовались в порту Севастополя. Пробыли в городе неделю. Я снова оказался в полюбившейся мне гостинице «Севастополь». И вот тогда… Находясь в гостинице, я ощутил нечто из ряда вон выходящее, словно могильным холодом повеяло – мир замер, и в этой гробовой тишине звучали только сводки, доносившиеся по всем каналам связи. Карибский кризис… Мы все очутились на волосок от ядерной катастрофы. Съёмки остановили. Улицы города заметно опустели. В ситуации нависшей угрозы всегда спасает юмор, и мне запомнилась чёрная шутка-инструкция тех дней: «В случае ядерного взрыва следует накрыться белой простынёй и ползти в сторону кладбища». В ту пору я увлекался графикой, делал эстампы. В память о Карибском кризисе остался рисунок – образ смерти, занёсшей пяту над планетой.
Но что бы там ни было, а именно в те дни я познакомился с Георгием Юматовым. Он сам ко мне подошёл, поздоровался и задал сакраментальный вопрос:
– Серёг, гроши есть? Похмелиться надо.
Мы взошли на открытую веранду гостиницы, где был буфет. В очереди перед нами две женщины. Та, за которой встали мы, была обладательницей изумительной фигуры, и Жора страстно зашептал мне в ухо:
– И ведь имеет же кто-то такую…
Дама оказалась с тонким и слухом, и умом. Повернувшись, она с мягкой улыбкой проговорила в лицо Юматову:
– Да вот такой же дурак, как ты.
Жора смутился и дёрнул меня за рукав:
– Пойдём отсюда.
И мы отправились в магазин. За распитием бутылки завязалась наша дружба.
С актёром Вадимом Захарченко – партнёром по фильму – я сошёлся сразу и навсегда. Я ему с жаром рассказывал, как нам, студентам, Сергей Аполлинариевич ставил в пример Захарченко, вспоминая его работу над образом Плюшкина. (Захарченко учился в мастерской Герасимова сразу за «молодогвардейцами», на курсе вместе с актёрами Аллой Ларионовой, Николаем Рыбниковым, Николаем Сморчковым и режиссёрами Кулиджановым, Сегелем, Бочаровым, Ордынским.) Вадим пояснил, что стремился вызвать у зрителей не отторжение, а сострадание к этому образу, показывая, до какой дикости может дойти человек – именно человек. Поведал, что его приглашали играть Плюшкина в Московский художественный театр, но он не пошёл. Сожалею, что я не расспросил его, по какой причине.
От Вадима я узнал, как снимался один из моих любимейших фильмов «Тихий Дон», в котором он сыграл Прохора Зыкова. С подбором актёра на главную роль связана волшебная история. Претендентов было много, и Герасимов уже склонялся к тому, чтобы Григория Мелехова играл Шворин – актёр театра им. К. С. Станиславского. И в съёмочной группе были уверены, что выбор падёт на него. А в театре Шворин делил гримёрку с малоизвестным тогда актёром Петром Глебовым, которому и предложил сниматься в окружении Мелехова, сказав, что мог бы порекомендовать его с этой целью ассистенту режиссёра по актёрам.
– Сделай Божескую милость, – взмолился Глебов, – а то сам знаешь, Яншин никаких путных ролей не предлагает. Я готов хоть в массовке – хоть, может, чего заработаю… Скажи им, я на лошади хорошо езжу любым аллюром.
И Шворин порекомендовал Глебова Клеопатре Сергеевне – ассистенту Герасимова. Что произошло дальше, мне было известно из рассказов и Сергея Аполлинариевича, и самого Петра Петровича Глебова. Шли пробы на роль Кошевого. На переднем плане кандидату на эту роль подыгрывал Шворин, а на втором плане «курили и пьянствовали казаки», и среди них Глебов. Во время репетиции с главными героями Герасимов обратил внимание на Глебова, точнее, на его глаза, и справился у Клеопатры Сергеевны, что это за артист. Ассистентка представила его в двух словах:
– Глебов. Из театра Станиславского. Играет «кушать подано». Счастлив быть в окружении.
– Жаль, – посетовал Герасимов, – глаза хороши. Такие диковатые, разбойные.
В течение полсмены мастер всё больше и больше присматривался к Глебову. Снова попросил Клеопатру Сергеевну напомнить, откуда этот артист.
– Это не артист. Это – «кушать подано».
– «Кушать подано», говоришь? Ты вот что, раздай-ка им вот эти реплики, пусть после сцен с Кошевым поцапаются.
Герасимов вышел покурить, а актёры второго плана в это время прорепетировали сцену с несколькими репликами. Пробы продолжились. В конце смены режиссёр подозвал Клеопатру Сергеевну:
– Загримируйте-ка завтра этого Глебова Григорием Мелеховым.
Ассистентка опешила:
– Сергей Аполлинариевич?
– Клеопатра Сергеевна, Ваши возражения я уже дважды выслушивал. Вы поняли, о чём я Вас прошу?
– Да ему же за сорок!..
– Вы поняли, о чём я Вас прошу?
– Мы поняли, Сергей Аполлинариевич…
На следующий день Глебова вызвали за три часа до начала смены: нужно было найти и опробовать грим. Художник-гримёр Алексей Сергеевич Смирнов, выдающийся мастер своего дела, так «вылепил» внешность Григория Мелехова, что в гримёрную стеклась вся съёмочная группа. И все ждали приезда Герасимова – хотели увидеть его реакцию. Вдруг пронеслось дуновение:
– Приехал! Приехал!
Вся группа, высыпав из гримёрки в коридор, выстроилась в шеренгу. Впереди всех – Глебов-Мелехов в гриме и костюме. Мастер двигался навстречу ему через весь коридор. По мере приближения его шаг замедлялся. Он остановился. Всё стихло.
– Ну, что же, знашкать… Хорошо. Очень похоже.
Герасимов предложил артисту пройти в его кабинет, там он попросил Глебова прочитать несколько сцен из романа с участием Григория Мелехова.
На наших занятиях во ВГИКе мастер вспоминал об этом мучительном периоде, связанном с поиском артистов:
– Когда Глебов читал страницы из романа, чувствовалось, что главное он понимает – про что эта эпопея. Характер Мелехова он проявлял иногда с перехлёстом, иногда с недобором. Но что-то подсказывало, что Глебов сможет, что актёр найден.
Начались кинопробы. Отсняли несколько сцен: Григорий с Аксиньей, Григорий с Натальей, с казаками. Утверждать актёров пригласили Михаила Александровича Шолохова. Посмотрев фотографии кандидатов на роль Григория, он решительно указал на Петра Глебова:
– Так вот же он – Гришка. Такого я писал.
Наверное непросто было пережить Александру Шворину потерю роли, да ещё какой! – роли-судьбы. Казалось, привёл товарища – что ж такого, а стал орудием Божьего провидения.
Мастер нам, студентам, также рассказывал, как нелегко давалась роль Глебову, но благо, что он был на редкость трудолюбив и вынослив. Большинство сцен первой серии фильма артист играл с показа.
– Когда приступили к съёмкам второй серии, – продолжал Герасимов, – я уже редко подходил к нему. Он уже овладел ролью, и она проникла в его кровеносную систему. А в третьей серии Глебов был совершенным автором своего образа – он стал истинным художником, творившим вдохновенно, свободно.
