Зимний и Летний дворцы являлись важными средоточиями жизни двора в Петербурге, хотя в петровские времена это были скромные постройки по сравнению с дворцами, сменившими их впоследствии. С 1711 до 1762 г. Зимний дворец пережил пять реинкарнаций. Четыре из них представляли собой каменные строения на месте современного Зимнего дворца на берегу Невы, начиная с маленького дворца Петра, построенного в 1711 г. Это здание было перестроено и расширено в 1732–1735 гг., причем поглотило соседние дворцы Апраксиных, Кикиных и Ягужинских, а затем Растрелли в конце елизаветинского царствования перестроил его заново. Еще один Зимний дворец представлял собой временную деревянную постройку, возведенную на Мойке в феврале—ноябре 1755 г. для императрицы Елизаветы архитектором Растрелли, пока строился новый каменный, ныне существующий Зимний дворец
141. Летний дворец Петра был построен в 1712 г. на территории Летнего сада на берегу Фонтанки и продолжал служить царственным обитателям весь рассматриваемый период. При этом в 1741–1743 гг. Растрелли возвел второй Летний дворец, гораздо больше первого, на другом конце сада, при слиянии Мойки с Фонтанкой
142. Хотя заказала его Анна Леопольдовна, но завершили и активно использовали его уже при Елизавете.
Кроме индивидуальных предпочтений всех названных правителей, была и другая причина для неоднократных перестроек царских дворцов – их владельцы желали выразить величие русского двора, а также активизировать его общественную жизнь. Если Петр для проведения больших праздников, вроде свадьбы его племянницы Анны Ивановны с герцогом Курляндским в 1710 г., использовал дворец Меншикова, то дальнейшее развитие двора как института и связанных с этим общественных мероприятий, таких как балы, маскарады и театральные зрелища, требовало более величественного антуража от царских резиденций. В то же время близость царских дворцов к домам знати – особенность Петербурга, не имевшая прецедента в Москве – существенно влияла на формирование новых общественных пространств
143. В Московской Руси знать не привыкла открывать свои дома многочисленным гостям и даже «гостевание» проходило в формальной манере. Например составленный в XVI в. знаменитый «Домострой» содержит, в частности указания, как принимать гостей и как вести себя в гостях
144. Но с появлением новых форм светских собраний, начиная с 1698 г., когда Петр вернулся из Великого посольства, положение изменилось.
Эти новшества отразились в указе об ассамблеях, изданном 26 ноября 1718 г., хотя он, возможно, просто закрепил уже существовавшую петровскую практику
145. Указ этот, скорее всего, явился результатом второго заграничного путешествия Петра в 1717 г., когда он присмотрелся к светским обычаям при других европейских дворах. Об иноземном влиянии прямо говорилось в тексте самого указа, где разъяснялось, что пришлось употребить французское слово «ассамблея» для встреч общества в частных домах за неимением русского соответствия
146. Наверное, не случайно первая ассамблея состоялась 27 ноября 1718 г. в петербургском доме князь-папы Всепьянейшего собора П.И. Бутурлина – не слишком чопорного хозяина для организации такой вечеринки
147. Обычно ассамблеи проводились два-три раза в неделю как неформальные встречи в одном из знатных домов, где и мужчины, и женщины разного социального положения (Петр следил, чтобы там присутствовали и корабельные мастера, и видные купцы) могли поговорить, заняться настольными играми, потанцевать словом, пообщаться без привычных социальных барьеров
148. Неформальный характер этих вечеров выражался в некоторых принятых там обычаях, например любому кавалеру позволялось пригласить на танец любую из дам (не исключая императрицу). Указ об ассамблеях объявил А.М. Девьер в новом качестве генерал-полицмейстера Санкт-Петербурга, о чем будет рассказано в следующей главе, так что элемент надзора все же присутствовал даже на этих, по идее, неофициальных собраниях. Каждый дом, где предполагалось устроить ассамблею, тщательно проверялся полицией заранее, чтобы установить, отвечает ли он соответствующим требованиям, и, как не раз случалось на собраниях в обществе в петровские времена, участников «приглашали» остаться подольше вооруженные гвардейцы
149.
Тем не менее ассамблеи были важным шагом вперед, так как являлись успешной попыткой распространить учтивые и открытые формы общения на закрытое прежде пространство частного дома. Ассамблеи были доступнее былых собраний высшего общества уже в силу того, что проходили в домах знати, а не в парадных царских палатах, а также и потому, что в число участников сознательно включили некоторые социальные группы незнатного происхождения. Кроме того, ассамблеи служили площадкой для усвоения европейских светских приемов, связанных с такими занятиями, как вежливая беседа или развлечения разного рода – танцы, салонные игры. Берхгольц приводит в своем дневнике подробнейшие описания таких мероприятий, удачным примером которых может служить вечер 18 февраля 1722 г. Ассамблея в этот день происходила в доме графа А.А. Матвеева, на ней собралось множество гостей обоего пола, хотя государь отсутствовал. Берхгольц хвалит дочь хозяина, М.А. Румянцеву, за образованность и светское обхождение, но не столь снисходителен к юной невесте придворного врача Лаврентия Блюментроста, которую называет «кокеткой». Интересно, что он отмечает и недостатки ассамблей, сетуя на то, что мужчины и женщины в зале по старинке рассаживаются врозь, а когда не танцуют, то не хотят, да и не могут поддерживать разговор
150. Тем не менее подобное светское времяпровождение, а особенно присутствие женщин делали ассамблеи важным фактором формирования у их участников новых стандартов поведения, что мы обсудим подробно в главе четвертой.
Хотя процесс перемен в жизни общества в России продолжался и после смерти Петра, состав присутствующих на таких мероприятиях сузился – из него исключили всех, кроме дворянства, прежде всего кроме придворной верхушки. 11 января 1727 г. Екатерина I издала указ, по которому вместо ассамблей вводились регулярные вечерние приемы при дворе, называемые «курдахи» (позднее – куртаги), или «съезды» – эти два термина употребляются равнозначно в официальных документах того времени
151. Идея этих приемов, возможно, проистекала из опыта посещения императрицей дворов Германии и Франции вместе с Петром, так как термин «куртаг» происходит от франко-немецкого словесного гибрида, которым обозначались придворные приемы
152. Между ассамблеями и пришедшими им на смену куртагами было несколько важных различий: во-первых, куртаги проводились только в царских резиденциях; во-вторых, их устраивали еженедельно в определенные дни (по четвергам); и, в-третьих, доступ разрешался только высоким гостям: вельможам и другим особам, носящим высокие чины
153. В других отношениях, впрочем, тон светской жизни при дворе не изменился со времен Петра, и здесь по-прежнему иногда очень много пили, к большому огорчению иностранных наблюдателей, таких как саксонский посланник граф Иоганн Лефорт
154.
