Изучение азартных игр XVIII столетия нередко фокусируется на их символическом значении и культурной роли. Одна из таких областей исследования касается связи между азартными играми и литературой. Так, желание некоторых игроков бросить вызов судьбе, отринув всякую осторожность и делая высокие ставки, было распространенной темой европейской литературы рассматриваемого времени
315. В России тоже изучалась история азартных игр, правда, преимущественно в период конца XVIII – первой половины XIX в.
316 Интерес к литературному отображению азартной игры в рассматриваемый нами период также присутствует в русском контексте
317. Но даже более поздний отрезок XVIII в. лишь бегло освещается во введениях к этим исследованиям, тогда как контекст бытования азартных игр в начале и середине этого столетия отражен чаще всего только в собраниях русских и иностранных старинных анекдотов
318. Большинство их посвящено карточной игре, но в основном речь идет о том, с каким невиданным размахом играли при императорском дворе
319. Поэтому если во всех упомянутых выше работах можно найти некоторые интересные подробности о нашем периоде, то настоящий раздел посвящен истории становления в России в начале XVIII в. азартных игр как общественного времяпровождения, в рамках культурных преобразований в целом.
Как и в других странах Европы, официальное отношение к подобным занятиям в России было тогда преимущественно неодобрительным – православная церковь с подозрением относилась к вещам и занятиям чужеземного происхождения, а биться об заклад считалось грехом. При Иване IV азартные игры были осуждены в Москве церковным Собором 1551 г., свод решений которого известен как «Стоглав»
320. В Соборном Уложении 1649 г. ясно изложена точка зрения государства на игру в карты и кости: она имеет прямое отношение к преступности и подлежит такому же наказанию, как воровство – бить кнутом, урезать левое ухо, два года тюрьмы, а затем каторга
321. И тем не менее из тогдашних иностранных описаний явствует, что азартные игры в России практиковались, хотя это и грозило неприятностями. Патрик Гордон описывает, как один русский офицер, А.К. Спиридонов, застиг за карточной игрой нескольких солдат, расквартированных в Москве, в Немецкой слободе, и конфисковал деньги, поставленные на кон, и сверх того отобрал еще 60 руб.
322 В конце XVII в. несколько факторов способствовали постепенному распространению игр, всяческих ставок и битья об заклад. Молодые дворяне, обучавшиеся за границей в петровскую эпоху, сталкивались с повсеместной практикой азартных игр в Европе. Петр Толстой, побывавший в Венеции в 1698 г., посетил там один из бесчисленных игорных домов и описал как те карточные игры, в которые там играли, так и суммы денег, ставившиеся на карту
323.
К началу XVIII в. Россия была уже явно знакома с такими играми, появились здесь и собственные карточные игры. Например Берхгольц подробно записал, как играть в одну такую игру, которой научился у своих квартирных хозяев, – она называлась «игра в короли» и заключалась в особо ловком и сложном обмене картами
324. Кроме того, все очевиднее становилось, что эти игры составляют неотъемлемую часть жизни общества. Это, прежде всего, относилось к такому городу, как Санкт-Петербург, где всегда хватало иностранных путешественников, купцов и моряков. В указе 1750 г. об учреждении нескольких гостиниц («гербергов») для приезжих иностранцев в Петербурге и Кронштадте особо упомянуто о необходимости оснастить их бильярдами
325. С учреждением ассамблей, рассмотренных нами в первой главе, появилось социальное пространство, в котором можно было играть в эти игры. Вебер, описывая эти светские собрания, указывает, что полагалось отводить отдельную комнату для игры в шахматы и шашки и другую комнату для «салонных игр», вроде фантов или игры в вопросы и ответы
326. Хотя и в исходном указе о заведении ассамблей, и в описании Вебера главное место отводилось светскому общению, другие современники замечали, что на ассамблеях не всегда удавалось побеседовать, в основном из-за тесноты, когда курение, игры, танцы мешали разговорам. Сам Петр не был любителем азартных игр, на придворных раутах предпочитал картам шахматы и шашки, а потому на ассамблеях карты тоже не разрешались
327. Однако члены ближайшего окружения Петра, например А.Д. Меншиков, были завзятыми картежниками, хотя большинство свидетельств о подобном их времяпровождении относится уже к периоду после смерти Петра в 1725 г.
328
С развитием социальной жизни двора в 1730–1740-е гг. игра, а особенно карты, занимает важное место среди вечерних развлечений на куртагах или маскарадах. Тесный кружок игроков вокруг карточного стола давал избранным привилегированный доступ к императрице
329. Кроме того, предполагалось, что игру в карты, как занятие по природе своей статичное, предпочитают наиболее зрелые, а следовательно, наименее подвижные придворные
330. Это, несомненно, подтверждается тем фактом, что и Анна Ивановна, и Елизавета с годами все чаще выбирали на придворных раутах карты вместо танцев. Хотя все императрицы в рассматриваемый период были любительницами карт, их энтузиазм не всегда сочетался с искусством за карточным столом. Кристоф фон Манштейн, который служил в русской армии в 1730-е гг. и бывал при дворе Анны Ивановны, отмечал, что когда там шла игра, императрица обычно довольно скоро проигрывала, а потому держала банк
331. Как и при других европейских дворах, тот факт, что сам государь (или государыня) играет в эти игры, означал, что его придворные, как правило, обязаны в них участвовать, независимо от своей финансовой состоятельности. Так, на вечерах при дворе Людовика XV господствовало увлечение монаршей четы карточными играми (в частности такими, как ландскнехт и каваньоль), но вскоре после того, как король с королевой удалялись, игра прекращалась
332. Впрочем, как явствует из нескольких современных описаний, карты были обычным и почти неизбежным занятием для придворных, независимо от их возраста и способностей, и входили в повседневный цикл жизни двора.
