В возвращении императрицы Елизаветы в Петербург заключалось несколько иное символическое значение, чем в переезде сюда Анны Ивановны. В церемониальном вступлении Анны в 1732 г. воплощалась, по сути дела, идея возвращения в город двора и российской элиты после периода конца 1720-х гг. – времени неуверенности относительно его будущего. Елизавета же со своим двором уже и так жила в Петербурге, когда взяла власть в свои руки в конце 1741 г., так что для традиционной церемонии коронации она вернулась в Москву. То обстоятельство, что Елизавета была дочерью Петра I и при свержении Ивана VI она выступала как защитница отцовского наследия, подразумевало, что возвращение после коронации в город Петра имеет для нее как личное, так и политическое значение. Недавние победы русского оружия в войне со Швецией придавали торжественному въезду Елизаветы также и военный подтекст, что сближало его с традиционными триумфальными шествиями. Презентация Елизаветы как защитницы отцовского наследия и победоносной самодержавной государыни придала ее образу такое величие, которого не было у Анны Ивановны в 1732 г.
Оба торжественных въезда в Санкт-Петербург, состоявшиеся в первой половине XVIII в., можно сравнивать с вступлением прусского двора в Берлин в 1701 г. Эти города недавно стали главными резиденциями дворов, и в обоих монархи стремились установить прочную связь между двором и его резиденцией. Размах планирования церемоний и внушительные финансовые вложения говорят о большой важности подобного действа на заре новых царствований. В случае России, сравнение въездов 1732 и 1742 гг. показывает, что за истекшее между ними десятилетие и двор, и город прошли известный путь развития, в частности выросло число участников процессии, въезд императрицы был осязаемо увековечен триумфальными воротами на Невском проспекте. Но еще одна параллель между этими процессиями в Берлине и Петербурге состояла в том, что в обоих городах они не сделались постоянной частью придворного церемониала. Преемники Фридриха I, начиная с его сына, Фридриха-Вильгельма I, отказались от пышных церемоний как от пустой траты денег, и торжественные въезды в Берлин пали одной из жертв этого решения
485. Что касается русского двора, то Петр III не дожил до своей официальной коронации в Москве, а Екатерина II оказалась последней правительницей, совершившей триумфальный въезд в Санкт-Петербург после своей коронации в 1763 г.
486 К концу же столетия двор так прочно осел в Петербурге, что больше не требовалось символического заявления о намерениях монарха, воплощенного в его торжественном въезде.
СВАДЬБЫ
Планирование королевской свадьбы было серьезным мероприятием для любого двора раннего Нового времени. Бракосочетание имело масштабные внутриполитические и международные последствия, и выбор нового супруга для правящего лица обычно зависел от политических соображений, а не от того, являлись ли два человека подходящими или привлекательными друг для друга. Династические свадьбы представляли собой ценную возможность продемонстрировать богатство и статус принимающего двора в размахе и великолепии празднований. Объединение двух династий брачным союзом служило также общепринятым способом скреплять политические альянсы или добиваться признания на международной арене. Поэтому вероятные партии для таких браков тщательно изучались и планировались заранее, и обе стороны нередко могли договориться о желаемом исходе даже раньше, чем будущие супруги впервые виделись. Заключенный таким образом брак не обязательно должен был стать счастливым, но должен был, как минимум, произвести подходящего наследника. Впрочем, что характерно для русского двора XVIII в., царских свадеб в этот период было сравнительно мало. Это объясняется обстоятельствами жизни тогдашних русских правителей. Из преемников Петра I после 1725 г. Екатерина I и Анна Ивановна были вдовами, Петр II умер до своей свадьбы, Иван VI был младенцем, а Елизавета официально оставалась незамужней.
Между тем в России существовали вполне определенные традиции заключения царских браков. Московский двор воспринял из византийского наследия смотрины невест, когда государь выбирал себе будущую жену из числа кандидаток, собранных со всего царства. Теоретически этот процесс выбора был свободным, но на него сильно влияли советники и родственники царя. Предпочтение отдавалось кандидаткам из русских дворянских родов, во избежание угрозы политическому равновесию при женитьбе на девице из боярской фамилии, или с вызывающими опасения иноземными связями (в случае брака с иностранкой)
487. Московские свадебные торжества были по своей сути религиозными, и свадьба Петра I и его первой жены Евдокии в 1689 г. представляла собой типичный пример традиционной церемонии и связанного с ней образного ряда
488. Поэтому в России не бывало крупных публичных свадебных церемоний, сравнимых со свадьбами Людовика XIV в 1660 г. или Леопольда I в 1666, 1673 и 1676 гг.
489 В начале XVIII в. характер свадебных ритуалов начал меняться в двух важных аспектах. Петр стремился вытолкнуть Россию на европейскую сцену – он проводил преобразования и воевал со Швецией, понимая, что одним из плодотворных способов получить международную поддержку и влияние являются династические союзы. Одновременно перемещение двора в Санкт-Петербург означало, что новый город, скорее всего, станет теперь местом празднования царских свадеб. Сам царь был уже женат, а потому сыграть свадьбу на новом месте, вероятно, предстояло другим членам царской семьи, в частности наследнику престола.
Первой крупной придворной свадьбой в Санкт-Петербурге стало бракосочетание племянницы Петра, будущей императрицы Анны Ивановны, которая 11 ноября 1710 г. венчалась с Фридрихом-Вильгельмом, герцогом Курляндским. И сама церемония, и последующие празднования проходили во дворце Меншикова на Васильевском острове. Царь выступал распорядителем свадьбы, приглашены были все военные, до лейтенанта включительно, а также знатные особы. За церемонией венчания последовал банкет с тостами и салютами из пушек в честь новобрачных
490. Датский посол Юст Юль тоже был гостем на этой свадьбе, и его описание раскрывает ряд интересных подробностей. Например богослужение шло по-русски, но обращения к жениху для архимандрита Феодосия Яновского заранее письменно перевел на латынь секретарь Юста Юля, Расмус Эребо. После банкета не было фейерверка, так как Меншиков плохо себя чувствовал
491. С точки зрения обстановки, состава участников и церемониала эта свадьбы оценивается как существенное отступление от традиций предыдущего века
492. Новые элементы отразились затем в организации в феврале 1712 г. второго бракосочетания самого Петра, когда он женился на своей невенчанной супруге Екатерине. Празднование опять проводилось публично, на европейский манер, причем общая стилистика праздника скорее отражала личные склонности Петра, чем традицию: он был в форме контр-адмирала, а в списке гостей преобладали морские офицеры
493. Краткая приватная церковная церемония сменилась банкетом в Зимнем дворце (хотя на знаменитой гравюре Алексея Зубова свадьба изображена во дворце Меншикова), причем Меншиков служил церемониймейстером. Позже вечером состоялись фейерверки и другие иллюминации
494.
