По мере того как в России начинало ощущаться влияние царившего тогда стиля рококо, цветовая палитра двора прояснялась и в нарядах придворных дам постепенно появлялось все больше светлых, пастельных тонов – розовых, голубых, салатовых, желтых. И хотя придворные кавалеры по-прежнему предпочитали более темные цвета, были и исключения, например великолепный датский посланник, граф Рохус Фридрих цу Линар
971. Как и у их современников в Европе, костюмы русских придворных часто украшались шелковым шитьем, декоративными пуговицами, золотым и серебряным галуном. Дорогие аксессуары – веера, табакерки, часы, трости стали обычными покупками великосветских щеголей. Двор Елизаветы тратил очень большие суммы на эти предметы, которые привозили в страну и русские, и иностранные купцы. Только за 1753–1754 гг. общая сумма расходов на них составила около 230 тыс. рублей
972. Императрица раздавала такие вещи в подарок членам своего ближнего круга, что видно по описям расходов на свадьбы нескольких ее придворных дам, относящимся к этому времени
973. Елизавета также жаловала в подарок деньги, позволявшие расплатиться с неотложными долгами, связанными с расточительным образом жизни ее двора, в чем не раз убеждалась сама Екатерина
974. Как при германских дворах того времени, при русском дворе вводились постановления, ограничивающие расходы, в попытке обуздать подобную неумеренность
975. В начале 1740-х гг. было издано два таких указа, но, судя по множеству свидетельств, это не обескураживало расточительных елизаветинских вельмож
976.
Некоторые мероприятия требовали особых костюмов, будь то события, происходившие от случая к случаю, как царские свадьбы, описанные в главе третьей, или регулярные увеселения вроде придворных маскарадов, рассмотренных в главе четвертой. В этот период была официально воспринята традиция придворного траура, и теперь русский двор отмечал кончины членов европейских династий согласно протоколу, принятому при других дворах
977. Как известно, Елизавета не любила черный цвет, который она естественным образом связывала со смертью, но ее двор прилежно фиксировал и отмечал (с несколькими перерывами) положенный период траура по случаю кончины королевских особ того периода. Так, в 1751 г. двор отмечал смерть вдовствующей императрицы Священной Римской империи Елизаветы Христины, шведского короля Фредерика I, Фредерика, принца Уэльского, Вильгельма IV, принца Оранского
978. Вид придворного платья зависел также от того, где находился двор. Члены императорского двора и молодого двора великого князя и великой княгини получали особые инструкции относительно нарядов, их цвета и стиля, которые полагалось носить в летние месяцы в Петергофе и Ораниенбауме
979.
Хотя в рассматриваемый период при дворе все больший вес приобретал подобающий костюм, случалось и так, что вкус правителя преодолевал принятый обычай. Елизавета в свое царствование устроила несколько маскарадов с переодеванием («метаморфозы»), на которых кавалеры надевали женские наряды, и наоборот. Эти маскарады, выходившие за границы допустимого в одежде, явственно демонстрировали, как далеко зашли изменения внешнего вида и насколько преобразились навыки пристойного взаимного обхождения в новой светской обстановке. Такие маскарады были впервые кратко упомянуты в камер-фурьерских журналах во время пребывания двора в Москве в 1744 г., причем трансгендерный характер костюмов, надевавшихся по этому случаю, был в камер-фурьерских записях обозначен вполне понятно. Екатерина, попавшая на маскарады с переодеванием вскоре после приезда в Россию, отмечала в мемуарах, что Елизавета приглашала на них «лишь тех, кого сама выбирала» – увеселения явно не годились для широкого круга
980. Затем такие маскарады возобновились при дворе в 1750 г., на этот раз в более привычной резиденции, в Петербурге
981. Их описание в камер-фурьерском журнале проливает немного больше света на требования к облику приглашенных мужчин: «большие фижменные юпки», платья, женские придворные прически
982.
Если пятнадцатилетней Екатерине по нраву были такие развлечения, то подобное чувство разделяли далеко не все. Она описывает, как сильно не нравились они придворным кавалерам, которым было стыдно за свой вид и неловко двигаться в столь непривычных одеждах. Да и придворным дамам было ненамного лучше, так как покрой их мужских костюмов им явно не подходил, а у пожилых дам были «короткие толстые ноги»
983. Екатерина упоминает о происшествии на одном из таких маскарадов, когда графиня Анна Гендрикова во время танца сбила ее с ног и она свалилась под юбку графа Карла Сиверса. Перед нами рассказ о смешном случае, но он свидетельствует о совершенно реальных практических затруднениях, которые испытывали мужчины и женщины, поменявшись платьем, ведь теперь они занимали в пространстве совсем не то место, к какому привыкли. Тот факт, что это случилось, когда Екатерина с Сиверсом танцевали полонез, в котором всегда ведет кавалер, наверно, только усилил неразбериху, потому что гендерные роли были практически, перевернуты наоборот. По сути дела, в центре этих увеселений блистала одна фигура Елизаветы, которая, очевидно, обладала подходящим телосложением (в частности длинными ногами) и осанкой, выработанной на уроках танцев, что позволяло ей достойно носить мужской костюм
984.
