5. Разделенная история. Наконец, отказ от прошлых историографических клише по обе стороны Атлантики должен позволить более точно формулировать с точки зрения сравнительной перспективы вопросы о региональных и национальных различиях, – различиях, которые нередко были и результатом взаимного обмена, и увеличивавшейся глобальной интеграции со времени эпохи Просвещения. Понятие «разделенной истории» (geteilte Geschichte) Шалини Рандериа подразумевает одновременно и переплетение, и разграничение, – что характерно и для истории социального общения
[301]. Сравнительная история понятий различных национально-языковых традиций могла бы показать, с одной стороны, как в политические и моральные идеи, которыми было отмечено социальное общение, был включен разнообразный опыт, который отражался различным образом, в том числе в языке. С другой стороны, такая история могла бы проследить сдвиг значений в процессе трансфера ключевых понятий
[302]. То же касается практик социального общения, которые, несмотря на формальное сходство, варьировали в зависимости от политического и социального контекста, и даже могли взаимно исключать друг друга – как показывает пример с немецкими и французскими гимнастами. Помимо этого, необходимо еще раз заново оценить роль государства как противника или союзника общества социального общения для рассмотренных здесь стран. По-прежнему не хватает сравнительной истории по законодательству об общественных объединениях, начиная с революций XVIII века. А также детальных исследований отдельных случаев по различному отношению в бытовой практике государственной бюрократии к общественным объединениям. Хотя недавняя исследовательская литература по истории Российской империи открыла сферу общественного вне рамок государства, а исследователи американской истории, наоборот, напомнили о выдающейся роли государства для американского гражданского общества, тем не менее нельзя упускать из виду резкие различия политического устройства обеих стран, которые повлияли и на историю общественных объединений
[303]. Подчеркнутая в этом обзоре история «общества социального общения» поверх национальных границ и шаблонов восприятия себя и других позволяет в будущем точнее определить различия, чтобы наряду с единством заново оценить многообразие опыта, полученного на пути к модерну.
6. Колониальное гражданское общество. Помимо этого, необходимо выйти за рамки трансатлантического-европейского пространства. Какое значение идеи и социальная практика социального общения имели для европейского колониализма? В более общем смысле: можно ли имеющие предположительно лишь аналитический характер категории – «общественное объединение», «демократия», «публичная сфера», «гражданское общество», – которые сами являются производными из арсенала общественно-политических понятий XVIII–XIX веков, распространить на незападные культуры и оценивать последние на основе этих категорий? Или такой перенос по-прежнему имплицитно предполагает понимаемый как ущербный внешний по отношению к европейскому опыту мир и волей-неволей продолжает тем самым колониальный проект?
[304]
Как подчеркивалось в историографии колониализма, нельзя понять европейские общества XIX века без учета эффекта обратной связи с колониями. Следовательно, необходимо преодолеть разделение между европейской метрополией и колониальной периферией. Некоторые из общественных объединений – например, масонские ложи, клубы, а также транснациональное движение аболиционистов – совершенно определенно охватывали в социальном плане такое трансатлантическое, имперское пространство. Внутри этого имперского пространства, считал Фредерик Купер, «просвещенческая мысль, либерализм и республиканизм по своему внутреннему содержанию не имели ни колониального, ни антиколониального характера, не были ни расистскими, ни антирасистскими – но давали языковые средства для аргументов или контраргументов, эффект которых зависел не столько от центральных абстракций, сколько от комплексных конфликтов в конкретных контекстах, которые разыгрывались перманентно»
[305]. Общественные объединения были важными местами, где нравственные и моральные притязания утверждались в конкурентной борьбе – как в метрополии, так и в колониях.
Тем не менее исследовательская литература по общественным объединениям сконцентрировалась почти исключительно на их истории в европейских обществах и на противоречиях между государством и гражданским обществом. Однако в имперском пространстве, которое объединяло метрополию и колониальную периферию, в эпоху между Просвещением и Первой мировой войной функционировало множество объединений, тайных обществ и неформальных форм социального общения, к которым историография обратилась лишь недавно. Очевидный пример – масонские ложи. Как показала Джессика Харланд-Джейкобс для Британской империи, на протяжении XIX века из элитарной формы социального общения космополитические по духу масонские ложи превратились в глобальную сеть с универсальной, в основе христианской цивилизаторской миссией, тесно связанную с колониальной экспансией империи
[306]. Такая же ситуация с британской Армией спасения, которая в конце XIX века переместила внимание с метрополии на глобальный мир. Армия спасения стремилась спасти не только падшие души лондонских низов, но и жителей Пенджаба, – и там, и в других колониях опираясь на цивилизационный стандарт, который идеологически скреплял империю воедино. Как замечает историк Гаральд Фишер-Тинэ, «пример с Армией спасения может служить для демонстрации того, что новый интернационализм, носителями которого были организации и действующие лица, относящиеся к сфере гражданского общества, не обязательно „бросал вызов власти государства“ и отнюдь не нес непременно возвышенные стремления „к более мирному и стабильному мировому порядку через транснациональные действия“, поскольку он был по своей внутренней сущности связан разнообразными путями с имперскими идеями и практиками»
[307]. Даже более неформальные формы социального общения, такие как британские клубы, превратились в конце столетия в символ колониального господства и империализма. Поэтому понятие «колониальное гражданское общество» звучит как contradictio in adjecto.
