Чаще всего в сидячем положении в погребальных камерах похоронены женщины. Иногда люди сидят на палубах закопанных кораблей. Сидящий покойник сохранял инициативу, способность к действию. Например, в подобных захоронениях в Бирке умершие женщины, где бы ни находилась их могила, были повернуты лицом к поселению, предположительно, в сторону своего дома. Мертвец из «Саги о Ньяле» пел песни, сидя в своем кресле. В других сагах тоже есть эпизоды, в которых речь идет о сидящих умерших. Например, «Сага о Греттире» рассказывает о вполне реальном разграблении погребальной камеры, описание которой идеально совпадает с археологическими данными. Сделав подкоп в кургане, вор прорубает насквозь балки крыши, затем проваливается в зловонное пространство внизу и приземляется среди конских костей в одном конце помещения. Спотыкаясь, он начинает на ощупь продвигаться вперед в темноте, хватается за спинку кресла, нащупывает плечо сидящего, — а потом тот встает и… в общем, прочтите сагу.
Некоторые погребальные камеры просто сбивают с толку. В паре образцов, обнаруженных в Бирке, в центральном кресле сидят по два человека, в обоих случаях женщина на коленях у мужчины, при этом обоих удерживает обмотанная вокруг тела цепь. Что бы это ни значило, это, как и все остальное, было сделано не случайно.
Иногда мы находим копья, вертикально воткнутые в пол камеры или глубоко ушедшие в ограждение помоста для лошадей, куда их, должно быть, метнули с большой силой. Иногда попадаются застрявшие в стенах наконечники копий — древки успели сгнить, но изначально они преграждали пространство камеры, образуя над покойными нечто вроде решетки. В одном захоронении топоры загнаны в стены с такой силой, что лезвия почти целиком ушли в дерево. В паре финских могил времен викингов есть гробы, заколоченные вместо гвоздей наконечниками копий. Эти оружейные ритуалы рассказывают собственную историю, в основном утерянную для нас, хотя в письменных источниках можно найти некоторые намеки. Например, в них есть два упоминания о том, что простертое над человеком копье означает, что он посвящен Одину.
В Маммене в Дании была сооружена одна из самых богатых погребальных камер за всю историю эпохи викингов. В ней около 970 года похоронили человека, чья одежда позволила нам реконструировать костюм представителей верхушки общества. Сама камера напоминала зал (в ней даже была скатная крыша), спрятанный под огромным курганом. Мужчину похоронили с великолепно украшенным топором, который дал название всему стилю маммен в искусстве викингов. Покойного положили в гроб и поставили на крышку толстую свечу, которая продолжала гореть в темноте, пока из закрытой камеры не улетучился весь кислород.
На одном из кладбищ Хедебю в одной камере были похоронены несколько мужчин-воинов, при этом один из них был отделен от остальных низкой перегородкой на полу — здесь вспоминается Ангантюр и его товарищи-берсерки из той же могилы. После того как внутрь поместили всех животных, оружие и другие предметы, а камеру запечатали, сверху на крышу водрузили целый военный корабль, а затем над ним насыпали курган. Мачта корабля поднималась над вершиной, а нос и корма выступали по обе стороны кургана, словно устремленные вверх рога.
Эта глава началась со стереотипных «похорон викингов» — той формы погребения, которая регулярно встречается в любом разговоре об этих людях и их времени. Ладейное захоронение было, пожалуй, самым зрелищным (и репрезентативным) из всех вариантов погребальных обрядов эпохи викингов. То, что нам так много известно о ладейных захоронениях, отчасти связано с несколькими богатейшими образцами, обнаруженными в ходе археологических раскопок. Но в первую очередь этому способствовал сохранившийся со времен викингов совершенно необыкновенный письменный источник: «Записка» Ахмеда ибн Фадлана, о которой мы несколько раз упоминали выше.
В 922 году Ахмед ибн Фадлан по поручению халифа из династии Аббасидов отправился из Багдада в долгое и полное опасностей путешествие в земли булгар, столица которых располагалась в излучине реки Волги. Отчет ибн Фадлана, существующий в виде нескольких обрывочных поздних списков и одной более длинной, но также неполной рукописи (ни один из этих документов ни в каком смысле нельзя назвать оригиналом), охватывает только зарубежную часть его путешествия, пролегавшего через сотни километров недружелюбной местности и ознаменовавшегося множеством столкновений разных культур. Из текста косвенным образом становится ясно, что опасности похода спровоцировали обширное дезертирство в рядах дипломатической миссии, обернувшееся для ибн Фадлана неожиданным повышением: вместо того чтобы исполнять изначально назначенную ему роль образованного телохранителя, он превратился в секретаря всей миссии. Таким образом, на него легла обязанность передать правителю Булгарин послание халифа, заключавшее в себе попытку распространить ислам и предложение завязать торговлю. Имеющийся у нас документ представляет собой отчет о результатах этой миссии и вместе с тем, возможно, своего рода резюме-портфолио, которое могло бы заинтересовать будущих работодателей. Ибн Фадлан явно был замечательной личностью, но, к сожалению, о нем ничего не известно, кроме этого единственного текста — ни года его рождения или смерти, ни даже того, как закончилось его великое путешествие (очевидно, он все-таки вернулся домой). Хотя в его записке много отрывков, представляющих почти антропологический интерес, и ибн Фадлан проявляет себя как внимательный и любопытный наблюдатель, сегодня этот текст известен главным образом в связи с описанием группы людей, встреченных им в торговом поселении булгар недалеко от современной Казани. Он называл их аль-Руссия, в английской литературе их обычно называют «русы», а мы знаем их как скандинавских купцов, которые вели торговлю на евразийских реках, — другими словами, это были викинги в их восточном проявлении.
Помимо общих описаний внешности, одежды и личных привычек русов, величайший дар ибн Фадлана потомкам заключается в подробном описании погребальных ритуалов, лично виденных им во время похорон вождя русов, завершившихся сожжением его на корабле. Этот рассказ был известен задолго до того, как археологи нашли первые хорошо сохранившиеся ладейные захоронения викингов. В 1883 году текст ибн Фадлана даже вдохновил польского художника Генриха Семирадского на создание впечатляющего живописного полотна, которым восхищались в европейских салонах. В сочетании с волнующими сагами (которые тогда более или менее принимали за чистую монету) это способствовало возникновению господствовавшего в конце XIX и начале XX века романтизированного взгляда на эпоху викингов. Находки ладейных захоронений в Гокстаде и особенно в Осеберге все изменили — арабский текст как будто ожил на глазах: кабина на палубе, принесенные в жертву животные, даже их положение и состояние. Обнаруженная в Мешхеде (Иран) в 1923 году гораздо более полная рукопись «Записки» ибн Фадлана сделала новый вклад в археологию и источниковедение, одновременно их поддержав. В следующие десятилетия с открытием новых ладейных захоронений появлялись и новые параллели. Материалы раскопок перекликались с «Запиской» ибн Фадлана с почти пугающей точностью, от дорогой одежды умерших и оставленного на борту оружия и других ценных вещей до жертвоприношений животных и даже людей — в данном случае молодой рабыни. В итоге описанные ибн Фадланом русы были однозначно идентифицированы как скандинавы, и сегодня с этим фактом соглашаются все, кроме самых упрямых скептиков.
