Набеги первых трех десятилетий IX века, по-видимому, мало отличались по характеру и размаху от набегов предыдущего периода и, вероятно, были вызваны теми же самыми причинами. Удачную формулу повторяли снова и снова, уже с большей выгодой, но в сущности она все так же складывалась из личных мотивов и социально-политических устремлений местной знати и по-прежнему имела относительно скромный масштаб. Явная эскалация наблюдается в ирландских и франкских набегах, в которых порой участвовали дюжины кораблей, а то и больше. Об этом же, безусловно, говорит нападение на Фризию — буферную зону империи, где в течение какого-то времени уже существовали пограничные трения между франками и датчанами. Неизвестно, действительно ли флот викингов, опустошивший этот регион в 810 году, состоял из двух сотен кораблей, однако он в любом случае был достаточно крупным, чтобы потребовать уплаты ста фунтов серебра у трижды разбитых в открытом бою фризов. К тому времени, когда франки наконец отреагировали на происходящее и прислали войска, датчане уже ушли (и, как бы добавляя еще одну неприятность к списку прочих бедствий, в это же время внезапно умер любимый слон императора, — такие бесполезные обрывки исторической информации убеждают нас в том, что прошлое было реальным).
Организованность этих предприятий и тот факт, что как минимум в Ирландию разбойники прибывали, по словам летописцев, целыми «флотилиями» (со всеми оговорками относительно того, что это могло означать в действительности), также указывают на то, что в 820-х годах атаки викингов стали масштабнее. В то же время мы не должны забывать, что это происходило через 30 лет после первых зафиксированных набегов на западе и через 70 лет после Салме. То есть за это время успело смениться одно-два поколения, и в этом контексте вряд ли уместно говорить о «волне нападений», захлестнувшей Западную Европу. Однако нельзя не отметить, что за это время викинги разработали продуманную систему, которая позволяла им успешно решать поставленные задачи. Они преуспели в тактике быстрых ударов и оперативных отступлений и проявили неожиданную эффективность при нападениях на укрепленные цели. Они руководствовались совсем иными правилами — сравнимо с их жертвами.
Утверждение, будто до набегов скандинавы ничего не знали о том, что лежит к западу за морем, абсурдно. По-видимому, они имели вполне ясное представление о жизни как минимум на восточном побережье, в окрестностях рыночных центров и монастырей — однако они вряд ли досконально разбирались в людях и местности, политике и культуре всей Англии. Возможно, в тот ранний период скандинавы были заняты прежде всего изучением местности, отмечали уязвимые точки и присматривали относительно безопасные маршруты снабжения и отступления.
Но даже самые первые набеги уже имели для Скандинавии определенные последствия. Очевидно, немало мужчин смогли улучшить свое социальное положение, скопили состояние, открыли для себя благоприятные экономические и, возможно, брачные перспективы. Разумеется, все это прямо отражалось на жизни их родных общин, в которые они были полностью интегрированы. Набеги многое изменили в отношениях полов. Каждая женщина, так или иначе связанная с участниками набегов, играла свою роль в изменениях, спровоцированных притоком иностранной добычи. Кроме богатств в Скандинавию прибывали новые люди — рабы, чья жизнь изменилась навсегда, сильнее всего (и хуже всего) у женщин.
Последствия набегов касались не только их непосредственных участников, и захваченная добыча доставалась не только им одним. Знать, финансировавшая эти походы, получала выгоду иного рода, пополняя казну (возможно, даже больше, чем ожидалось, если они требовали себе часть общей добычи — хотя «свою справедливую долю» звучит лучше, не так ли?). Эти экономические вливания позволяли им усиливать и расширять свои позиции, а значит, финансировать новые набеги, запуская тем самым новый виток цикла. Число последователей росло пропорционально укреплению их власти и статуса. Но здесь скрывались свои подводные камни, поскольку богатство провоцировало зависть, а усиление власти — соперничество со стороны тех, кто стремился ее узурпировать. Возможно, приключения в Северном море не смягчали междоусобные трения в политике мелких королевств Скандинавии, а, наоборот, усугубляли их.
И конечно, некоторые участники разбойных набегов вообще не возвращались домой. В самых неудачных случаях человеческие потери могли оказаться достаточно обширными — вспомним фиаско в Монквермуте, где большинство кораблей затонуло, а тех викингов, кому удалось добраться до берега, убили местные жители. Жизнь викинга была рискованной, даже если человек жил этой жизнью всего две недели в году. Однако, учитывая воинственную идеологию и кодексы чести Севера, вполне вероятно, что таким опасностям не придавали особенного значения и, уж конечно, не считали их препятствием для набегов.
Набеги в начале IX века были активными, но спорадическими. В 834 году ситуация изменилась. Нет никаких оснований полагать, что события того года в том виде, как они описаны в «Англосаксонской хронике», стали результатом скоординированного и целенаправленного изменения стратегии. Только в ретроспективе они представляются водоразделом, переломным моментом между тем, что было раньше, — несколько кораблей, один или два воинских лида зараз — и тем, что за этим последовало.
После 834 года скандинавы начали регулярно приходить целыми флотилиями из сотен кораблей, на борту которых находились тысячи человек. Их бесчинства поставили главные западноевропейские державы на грань уничтожения, а сами викинги вошли в хроники и анналы этих регионов под именем Великой языческой армии, или Великой разбойной армии, армий Сены, Соммы и Луары, Великой летней армии и т. п. За ними стояла сложная история, но эта история дает ключ к пониманию действий викингов во всей Евразии в следующие два столетия.
Характер и мотивы новых походов мало отличались от тех, которые начались десятилетиями ранее: они были по-прежнему тесно связаны с политической экономией Скандинавии. Но ключевое отличие между нынешними флотилиями и армиями и теми отрядами, которые совершали первые набеги, заключалось в том, что в начале IX века в Скандинавии не было единого государства, королевства или другого социального образования, способного организовать подобное наступление. Другими словами, эти силы нельзя рассматривать с этнической или политической точки зрения. Это были не датчане, не норвежцы и даже не дружины морских конунгов — по сути, они вообще не были кем-то определенным. Они были чем-то совершенно иным, и наша задача — узнать, чем именно.
Теперь благодаря археологии мы можем изучить эти группы викингов изнутри — раскопки в тех местах, где сохранились остатки их лагерей, изучение их захоронений и мусора их повседневной жизни позволяют сделать совершенно поразительные выводы.
Археологические данные подтверждают не только то, что счет викингов действительно шел на тысячи, но и то, что в этих «армиях» были женщины и дети — семьи — и что все эти люди были вовлечены в полноценную экономику производства и обмена. Несмотря на то что их главной деятельностью всегда были набеги, их ни в коем случае нельзя рассматривать только как вооруженные силы. Заглянув дальше, в мысли этих людей, мы можем обнаружить новые горизонты смелых социальных экспериментов, политического противостояния и попыток начать новую жизнь.
