Вы сами просили Меня — веди нас через Босфор,
Дарданеллы, вообще — Балканы, отроги Альпийских гор,
но что Мне проливы и горы, острова, полуострова,
что Мне вашей истории каменные жернова?
* * *
Так, придет и наше время, не зря любимого внука
Императрица решила назвать Константином
(Константинополь в уме). Назвать нехитрое дело. А ну ка
представь, старуха, как поступят с твоим непутевым сыном…
* * *
Философ Вольтер — государыне Екатерине:
«Катя, а что ты думаешь об Украине?
О Днепре-Днестре, о горах Карпатах,
о соломою крытых беленых хатах,
не в последнюю очередь и об этих, пархатых,
которых ты проглотила совместно с большей
частью страны, именуемой Польшей?.. <…>
Что делать с украинской речью,
к которой вы, россияне, относитесь как к увечью,
как быть с Запорожской Сечью, саблями и картечью,
как быть с казаками и казацким барокко,
с морем, которое раскидывается широко…»
<…>
Екатерина — Вольтеру: «Вчера приказала
испечь пирог с начинкой из медвежьего сала.
Также ели ломтики подсоленной лососины.
И еще — велела мужчинам носить обтягивающие лосины.
Чтобы достоинство было видимо сразу
близорукому, но пытливому глазу. <…>
За ум я плачу любовью, за любовь отплачу сторицей.
Почему бы философу не встретиться с императрицей?
Приезжай в Петербург, познакомься со мной поближе!»
Вольтер — Екатерине: «Знакомиться лучше в Париже».
Из Бориса Херсонского, 2010-е
Предисловие
Знаете ли вы великолепного Люсьена де Шардоне?
«Поистине, странный вопрос», — ответит вам всякий одессит. Да кто же его не знает! Как и славное Люсьеново заведение на Дерибасовской, между Екатерининской и Красным переулком, ближе к последнему. Именуется оно гордо — Académie de coiffure
[1]. Все уважающие себя мужчины благородного звания стремятся попасть к нему, к его мастерам. Что до женщин, то они не стремятся, нет, что вы. Нет… Они просто жаждут сего! Впрочем, попасть на сеанс к самому Люсьену удается не всем, столь сильно он загружен. Но и работы его подручников тоже очень хороши. Так что, между нами говоря, многие из жалующихся: «Ах, какой реприманд! Сегодня опять не попала к милому Люсьену, пришлось довольствоваться его помощником», — лукавят. На самом деле они изначально договаривались о работе не у Шардоне, а у его сподвижника по куафёрному искусству. Потому как, с одной стороны, это, в общем-то, столь же хорошо, а с другой — к тому же на треть дешевле! Что для одесситов, неглупых и любящих почитать на ночь Großbuch
[2], тоже немаловажно.
Тем более что и сам уважаемый грандмастер несет полную ответственность за качество работы своей «куафёрской академии». К каждому клиенту, кому делают… Ах нет, слово в сём случае неверное — кому сотворяют прическу в этом заведении, Люсьен подходит трижды. В самом начале о чем-то шепотом на быстром французском совещается со своим соратником по бритве и ножницам. Тот начинает работу лишь после этого. Второй раз де Шардоне наведывается посреди стрижки. Иногда просто бросит быстрый взгляд, удовлетворенно кивнет головой и тут же возвращается к своему клиенту. Но порой может и что-то шепнуть на ушко другому мастеру. После чего тот восклицает нечто вроде: «Oui. À la perfection!
[3]» — и озаренный подсказкой гения продолжает трудиться с утроенной энергией (но за прежний гонорар). Третий раз, последний, Люсьен приближается в конце работы, так сказать, принимать ее результаты. И непременно вдохновенной рукой художника нанесет некий штрих, подправит прядь или локон, а то и сострижет несколько лишних, на его взгляд, волосков своими быстрыми ножницами. Знающие люди говорят, что именно эти важные детали, сии, ежели позволите, завершающие мазки мастера оказываются неизменно точными и пикантными.
Да, но с другой стороны возникает естественный вопрос. А как же клиенты, с которыми работает сам де Шардоне? Им не обидно ли, что Grandmaître
[4] отвлекается, да и не раз, во время работы с ними, затягивая ее сеанс? О-о-о, предположить такое может только ни разу не бывавший в Académie de coiffure, поскольку в работе Люсьеновы руки быстры, как всполошенные птицы. При том — касания щекочуще нежны, как цветочный визит пчелы. Пока Шардоне отойдет на несколько мгновений, клиентке (или, что реже, клиенту) как раз самое время посмотреть на себя в зеркало, угадывая в делаемой работе контуры будущего шедевра. И это тоже, поверьте, интересно.
Не говоря уж о том, сколь сам по себе по-человечески, по-мужски обаятелен Люсьен де Шардоне. Шутки его просты, да правду говоря, это часто и не шутки, а просто текущие обиходные фразы. Однако произносятся они с такой непередаваемо неожиданной интонацией и милым акцентом, с такой лукавинкой в глазах, что кажутся именно шутками, получше иных, от признанных одесских остроумцев.
И вот как раз тут самое время рассказать о вывеске «куафёрской академии». Ибо она очень показательна и многое объясняет — в метафорическом плане. Буквы, составляющие слова Académie de coiffure, вырисованы на стволе винограда, многолетних лозах. Точки над «і» — это кокетливые стрекозы анфас (с полупрозрачными и едва заметными крыльями). А вот accent aigu
[5] над «é» изображено взлетающей с лозы трудолюбивой пчелой. Впрочем, на этом остром акценте художник не остановился. Со всех сторон из старого темно-коричневого виноградного ствола берут начало светло-коричневые побеги, а то и совсем молодые — зеленые и, конечно же, аппетитные виноградные кисти. А еще важнейшая деталь — фигурные листья и усики молодых побегов. О! Усики, закрученные полукругом, — точно такие же, как и у нашего одесского Grandmaître. Но чтоб сие славное сходство ни от кого не ускользнуло да осталось в памяти, то здесь же на витрине изображено и лицо самого Люсьена де Шардоне с правой рукой, лукаво подкручивающей его же пикантный усик. По краям вывески — изображены такие же лозы, только еще более щедро усыпанные спелыми тугими кистями винограда. Какого сорта — думаю, рассказывать не нужно. Ну, разумеется, шардоне!
