Турецкие крестьяне не понимали, почему вдруг они в большом количестве должны становиться солдатами. Не говоря уж о том, как непросто обучать их строю, стрельбе, воинской дисциплине. Вечным резервом оставались только орды из Передней Азии, те, кого удастся зазвать на войну…
«Нет, турки — не соперник», — было общее мнение в Одессе. Новости, приходившие с Балканского фронта, казалось, это подтверждали. В Молдове и Валахии во главе местных диванов уже обосновались оккупационные русские управители. Турки же смирно отсиживались по крепостям вдоль Дуная и за ним.
Натану трудно было не разделять общее мнение — аргументы о слабости турок и он премного читал в прессе, причем не только российской. Общения же с Кочубеем, чтобы посоветоваться, не было. (Вот вспомнил про Степана — и вновь Надійкіно лицо сразу рядом.) А такой разговор сейчас был бы очень полезен. Ведь 2-я армия не просто базировалась в Малороссии, но и пополнялась здесь в большом количестве. Кочубей с его контактами и многими знаниями мог бы расширить понимание сей войны. Но общение с ним оставалось ныне невозможным.
* * *
В среду, 16 мая, как и предсказывал Дрымов, в Одессу прибыла императорская семья. Как дознался Натан, на всё лето. Правда, в составе усеченном — царь с женой Александрой Федоровной и восьмилетней Марией Николаевной. А вот наследник престола Александр да Ольга, Александра и маленький, еще года нету, Константин (ввиду близости Константинополя это имя в августейшей семье стало традиционным) остались в Петербурге под опекой бабушки, вдовствующей императрицы Марии Федоровны. (После убийства ее супруга, императора Павла, ей ничего иного не оставалось. Вдовствующей императрице не в тягость было заниматься и чужими детьми, руководя Ведомством учреждений императрицы Марии. Но раз так, то что уж говорить про собственных внуков!)
Император с женой и любимой дочерью поселились в нескольких уже полностью отделанных комнатах Дворца на Бульварной улице. Безопасность трех августейших особ в Одессе обеспечивал сам Бенкендорф, проявляя при этом большое рвение. На второй день Воронцов дал команду Натану подобрать что-то разнообразное к вечернему чтению императрице. Горлис привез заказ ко Дворцу (душещипательный роман на французском; увлекательная, легко написанная биография на немецком и сборник русской поэзии нового века). Но дальше порога его не пустили. Книги из рук в руки принял Александр Христофорович, лысоватый, чтоб не сказать лысый, эстляндец, с правильными чертами лица и всё еще модными баками-фаворитами
[47]. Он тут же пролистал томики с видом столь строгим, будто ожидал увидеть там гремучую змею. И еще какое-то время всматривался в Натана острым взором, будто выискивая в нем турецкого шпиона.
Кстати, о шпионах. Главный охотник на них Степан Достанич был вызван царем на доклад и, кажется, прошел это испытание успешно. После чего на небольшой прием для узкого круга лиц явился, удивив всех, в гражданском костюме. В войну-то! Но для Горлиса сие новостью не стало. Он видел, как накануне Степан Степанович заходил к Ивете с очередным срочным заказом — вариантами шейных платков в тон новому фраку. Ну, как не похвастать обновкой в высшем обществе.
Что еще рассказать… Ах, да! Лабазнов-Шервуд просто расцвел в присутствии шефа жандармов. Впрочем, и царь относился к нему с большим благоволением, помня, что именно он был первым, кто донес об измене накануне мятежа 14 декабря 1825 года.
И как всегда бывает при приезде высочайшей семьи, бдительность порой становилась избыточной. Казалось бы, за последние недели в Одессе и думать забыли о поветрии оконных краж, настоящих или мнимых. Но тут глубокой ночью со двора опять донеслось: «Воры! Воры в окна! В доме хранцузском». Кляня себя за легковерность, Натан всё же вышел на улицу да обошел дом в несколько кругов. Однако никаких воров не заметил, при том, что полная луна всё хорошо освещала.
18 мая, в пятницу, Николай I с Бенкендорфом уехали на фронт. Вот так запросто, по-армейски, сели с утра в карету и поехали. А князь Пётр Волконский, министр императорского двора и уделов, поскакал впереди них, дабы заранее готовить суровый воинский быт в каждом из пунктов остановки. Нужно отметить, что высокие гости не стали задерживаться, чтобы отметить день рождения Воронцова. И то правда — не бог весть какой праздник. Да и праздник ли вообще, по сравнению со святыми именинами? (Чай, не евреи с их бар-мицвами
[48].)
* * *
Бенкендорф уехал. А Лабазнов-Шервуд, как доложил по-дружески Афанасий Дрымов, пока что остался. Но в ближайшем будущем также собирался отбыть на Балканы. Так что ежели господин Горлиж хочет поговорить с ним о делах, то сейчас самое время. Попасть на прием к жандармам было несложно — нужно лишь прийти. Такую простоту нравов завел император, организовавший Корпус. По его размышлениям, голубой цвет мундира жандармов символизировал небесную чистоту их помыслов. Сами ж они призваны были исправлять в Империи любые недостатки, буде те объявятся, а также утешать страждущих, «утирая слезы вдов и сирот». С этой целью император подарил Бенкендорфу символический платок. Красивый. (Но, конечно, не столь прекрасный, как те, что подбирает и оторачивает наша Ивета.)
Натан постучал в кабинет штаб-офицера жандармов в субботу с утра. «Да-да, прошу», — приязненно ответили по ту сторону двери. Горлис вошел, поздоровался с капитаном за руку, а жандармскому поручику, сидящему в углу с пером в руке, только кивнул. Тот привстал и сделал ответный знак, однако из-за стола не вышел. Лабазнов же был — сама любезность:
— Премного о вас наслышан, Натаниэль Николаевич.
— Благодарю, Харитон Васильевич. Взаимно!
С самого начала Горлис почувствовал, как неловко, некомфортно находиться в этом кабинете. Вот сидит он лицом к Лабазнову, разговаривает с ним, любезничает. А за спиной — Беус, человек, внешность которого доверия не вызывала. Поручик походил на паука, только выпрямленного и иссушенного. Худой человек с продолговатым лицом, нездорового цвета кожей, массивным носом в форме «восьмерки» и сальными, до плеч, черными волосами. Последнее особенно изумляло, поскольку такие стрижки в чиновной Одессе не были приняты. (Тем более неуместные для города, где есть Люсьен де Шардоне.) Но самыми вызывающими были его глаза, очень темные, похожие на два глубоких тоннеля, во тьме которых, однако, иногда загорались веселые огоньки непонятного происхождения.
Но что делать, продолжать общение нужно. Лучше всего делая вид, что Беуса в этой комнате нету.
— Господин Горли, — сказал Лабазнов, попивая с громкими звуком остывший чай. — Я так понимаю, что вы пришли в связи с проверкой по завещаниям купца Абросимова?
— Именно так.
— Позвольте узнать, а что с наследниками? Они ведь в Одессе и ждут здесь разрешения вопроса?
