— Так ведь доказательств-то нет. Даже подозрений нет. Это они говорят, а не я. Никому из нас не под силу заставить их тратить ресурсы на то, во что они сами не верят.
— Тебе под силу!
— Уилл, дружище, нет. Даже если бы я хотел.
— Да, но ты не хочешь. Ты боишься, что Брэд окажется виновным.
— Он невиновен.
— Значит, боишься, что его сочтут виновным.
— Это, наверное, дело другое, да.
В отчаянии я ударил кулаком о стену:
— Суды по-прежнему действуют, Колин. И клянусь своей жизнью, Брэда ждет справедливое наказание. Да, и если он убил ее — тоже. Слышишь?
— А я клянусь своей жизнью, что мой сын — не убийца и не похититель, Уилл. Своей жизнью. Слышишь?
Я снова взглянул на море, бессловесный океан, свидетель того, как ежедневно каждую секунду решаются судьбы. Вечно улыбающийся и подмигивающий.
— Да, слышу, — ответил я, — ты клянешься собственной жизнью.
По валуну пробежала еще одна крыса. Ее длинный хвост блеснул под солнцем.
Затем я, ни словом, ни жестом не попрощавшись, спустился к пристани и сел в ожидающую меня лодку.
Той ночью я снова колесил по городу, выискивая Эми или хоть кого-нибудь, кто дал бы мне подсказку. На следующий день я вернулся в полицейский участок в Даунтауне — спросить, нет ли новостей, снова попросить их продолжать поиски и заверить в том, что за всем этим стоит Брэд Лоув. Я снова стучался в закрытые двери, кричал в оглохшие уши, и мне наконец велели покинуть участок.
Выйдя на просторную парковку, я увидел, что возле моей машины кто-то стоит. Эта была старший инспектор Гарделл.
— Как продвигаются поиски? — поинтересовалась она.
Я покачал головой.
— Хотите подсказку? Только я вам ничего не говорила.
Я посмотрел на нее. И кивнул.
Она вытащила из папки листок и протянула мне.
Я впился в него глазами. Знакомые адрес и имя.
— Он был партнером у Лоува, — сказал я, — по-вашему, Эми там?
Гарделл пожала плечами:
— Нам поступают жалобы от соседей. Наркота, выстрелы и вечеринки до утра. Судя по всему, там поселился Брэд Лоув со своей бандой.
— Но вы ничего не предприняли?
— Сейчас жалобы на шум — не самые важные дела.
— А выстрелы и нарушение права частной собственности — разве это не серьезные преступления?
— Жалоб от владельца мы не получали. И насколько нам известно, у проживающих в доме имеется разрешение на ношение оружия.
Я кивнул:
— Съезжу проверю.
— Не уверена, что это хорошая идея.
— Отчего же?
— Там столько оружия, что просто так в гости лучше не заходить. По крайней мере, не в одиночку.
Я посмотрел на нее:
— Но ведь вы-то помогать не хотите.
Гарделл сняла темные очки и, прищурив глаз, посмотрела на солнце.
— За последний месяц вы не единственный, кто это сказал.
— Правда?
— Да. — Она протянула мне папку.
Я открыл ее и просмотрел документы. Заявления. Вооруженное ограбление. Оскорбление действием. Грубые действия насильственного характера. Изнасилование. Двадцать, может, тридцать.
— И общее у всех этих заявлений…
— Брэд Лоув и его банда, — сказала Гарделл, — это далеко не все дела подобного рода, однако, как мне кажется, они могут представлять для вас определенный интерес.
Я снова посмотрел на нее:
— Я, наверное, понимаю, чем вы рискуете, старший инспектор. Тогда почему вы так поступаете?
Она вздохнула. И снова надела очки.
— А на хрена мы все вообще что-то делаем в этом поганом мире?
Гарделл развернулась и ушла.
Тем же вечером я поговорил почти со всеми, чье имя нашел на заявлениях в папке.
Сперва я связался с жертвами изнасилования, предположив, что они сами, их отцы и братья имеют самую сильную мотивацию и убедить их будет проще всего. Но немного погодя я понял, что Гарделл дала мне уже отобранный материал: здесь были те, у кого не только имелись все основания мстить, но и чье физическое и психическое состояние позволяло это. По крайней мере, если мстить они будут не в одиночку.
— Предлагаете народную дружину сколотить? — спросил один из тех, с кем я разговаривал.
Я повторил про себя эти слова. Это понятие олицетворяло все, против чего я выступаю. По крайней мере, если в обществе имеется действующая правовая система. Но если посмотреть с другой стороны, то это не народная дружина, а сама правовая система в своем наиболее подходящем проявлении. Да, надо считать это не нарушением закона, а правом нарушать закон в форс-мажорных обстоятельствах.
Я попытался объяснить это моему собеседнику, но, возможно, из-за юридического жаргона доводы мои звучали громоздко.
— А по описанию на народную дружину смахивает, — сказал он, — я с вами.
К вечеру я рассказал Хейди, что сколотил команду из пятнадцати взрослых мужчин. И один из них взялся раздобыть оружие.
Я ждал, что она обрадуется или по крайней мере очнется от мрачной апатии, в которой тонула в последние дни, но вместо этого она уставилась на меня так, словно впервые видела.
— Забери у них Эми, — сказала она и закрыла дверь в нашу спальню.
В ту ночь я спал в гостиной, откуда слышно было вой какого-то зверя — он все выл и не умолкал, а еще где-то приглушенно рвались гранаты, может, в квартале от нашего дома, а может, в десяти, не определишь. Что это был за зверь, я не знаю, но, судя по звукам, крупный. Говорили, что накануне ночью загорелся зоопарк и служители открыли клетки. Желая спасти животных, выпустили их. Это, конечно, хорошо, подумал я, вот только если это животное съедобное… Додумать я не успел, потому что раздался выстрел и вой умолк.
— Все, что вы здесь видите, — это мои основные права, — проговорил лысый мужчина и обвел рукой коллекцию, напоминающую наколотых на иголки насекомых, только больше и нелепого вида.
Стена была увешана оружием. Пистолеты, винтовки, автоматы, пистолеты-пулеметы, даже огромный ручной пулемет, закрепленный на сошке так, что вся конструкция походила на богомола.
— И свобода защищать самого себя.
Лысый с довольной улыбкой посмотрел на меня. Имя свое он скрыл, попросив нас звать его просто Толстяком. Из пятнадцати добровольцев, изъявивших желание присоединиться ко мне, трое отказались. Меня это не удивило. Когда воодушевление, вызванное возможностью отомстить, поутихло, заговорил голос разума: что это принесет мне, помимо непродолжительного удовлетворения? И чем я рискую? Когда преступников наказывает правовое государство, оно, обладающее властью, мало чем рискует. А мы? Что, если за нашей местью последует отмщение?
