Я вспомнил про труп у меня в ванне.
Я — а ведь я ни разу в жизни, даже в детстве, не поднял руки на другого — убил человека.
«Анх». Если я прежде не понимал этого, то теперь все стало яснее, чем когда бы то ни было: это рецепт не вечной жизни, а хаоса и смерти. Сейчас этот рецепт, к счастью, хранится в секрете. Его не воссоздать, если изучить собственно препарат или формулу, которая дает только состав веществ, без описания процессов — давления и температуры. Им нужен я и мой мозг, где хранится рецепт.
Уничтожитель памяти. Он по-прежнему находился в Эль-Аюне. Я позвонил в аэропорт. И мне повезло. Если мне удастся добраться на следующий день до Вены, то я сяду на курсирующий каждую неделю самолет до Лондона, откуда каждые два дня летает самолет до Мадрида. Но дальше придется импровизировать. Я забронировал билеты.
А затем позвонил в Швейцарию.
Услышав в трубке голос госпожи Чеховой, я извинился за поздний звонок и попросил, чтобы Кларе прекратили колоть препарат, который я высылаю им, — сказал, что, по моим наблюдениям, именно этот препарат и вызывает такое психическое состояние. Остается лишь надеяться, что это расстройство — не навсегда, однако на восстановление уйдет немало времени.
Я прошел в спальню и собрал дорожную сумку. Взял кое-что из одежды, имеющиеся у меня в наличии рубли и нашу с Кларой свадебную фотографию. Если я проведу за рулем всю ночь, то к рассвету доберусь до Вены.
Когда я заглянул в ванную за туалетными принадлежностями, то взгляд мой упал на ванну.
Я развернулся, приподнял ковер и посмотрел на Бернарда Юханссона. На дыру у него во лбу. На почерневшую и запекшуюся кровь у стока. Свой мозг я очищу, но когда они найдут труп моего коллеги, то наверняка пропустят его мозг через «Экзор». Сколько времени у них уйдет, чтобы восстановить всю формулу? Сто лет? Десять лет? Год? Вот только сейчас прятать труп было уже поздно.
Покойник словно смотрел куда-то на потолок над моей головой. Как будто ждал, что ангелы прилетят с небес и вознесут его туда на крыльях. Вознесут на крыльях его душу.
На крыльях.
Я сглотнул.
Да, так и придется поступить.
Я вернулся в спальню и достал старый кожаный чемодан.
Потом спустился в подвал и взял пилу.
Дорога
В коридоре выкрикивают мое имя.
В дверь чем-то громко колотят. Возможно, прикладом.
Дорога, надо вспомнить дорогу. Вена. Лондон. Мадрид. На грузовом самолете я долетел до Марракеша, а оттуда поймал попутку — грузовик.
Водитель, немного говоривший по-русски, спросил, что у меня такое в чемодане и почему оно так воняет.
Я объяснил, что везу человеческую голову, что я вскрыл топором череп и положил голову на солнце, чтобы на нее налетели мухи. Что через все отверстия мухи пробрались внутрь и отложили яйца, из которых и вывелись личинки. И теперь личинки эти пожирают мозг. Услышав такую шутку, водитель рассмеялся, но все равно спросил зачем.
— Чтобы он попал на небеса, — ответил я.
— Так ты верующий?
— Пока нет. Сперва посмотрю, как он воскреснет.
Больше водитель ничего не говорил. Но когда он высадил меня в Эль-Аюне и я отдал ему мои последние рубли, высунулся из окна и быстро прошептал:
— Они идут по вашему следу, сеньор.
— Кто?
— Не знаю. Я слышал это в Марракеше.
Он дал по газам и скрылся в черных клубах дыма.
Я отпер дверь в квартиру и вдохнул затхлый воздух. Я жил и работал тут несколько месяцев. Здесь я страдал, надеялся, ликовал, плакал, ошибался и, несмотря ни на что, сотворил чудо. Но прежде всего я тосковал по дому и по Кларе. Распахнув двери и окна, я вытер пыль с макулятора памяти, включил его и облегченно вздохнул: похоже, батареи по-прежнему производили ток. Я вытащил из сумки свадебную фотографию, поставил ее на стол возле макулятора, сел, еще раз вздохнул и сосредоточился. Ветер из пустыни колыхал тяжелые занавески на окнах. Я начал с самого начала.
Змея кусает себя за хвост, круг замкнулся.
Я закрываю глаза. Теперь все на месте. Все, что нужно удалить, стереть навсегда. И Клара тоже. Клара, любимая моя. Прости меня.
Дверь с грохотом распахивается, а я нажимаю большую кнопку с надписью «Delete» и больше ничего не пом…
Я смотрю на большой вентилятор на потолке. Его лопасти медленно вращаются, а вот я шевельнуться не могу. До меня доносятся два звука — тихое жужжание и мерный стук. Затем в поле зрения показались два лица. Какие-то люди, одетые в песочного цвета униформу, целятся в меня из автоматов. Вопросов у меня много, а вот ответ есть только на один из них. Стук. Узнать его не сложно — это трость Даниэля Эггера, председателя совета директоров «Антойл мед», компании, в которой я работаю.
— Отпустите его, — донеслось до меня.
Голос тоже принадлежит Эггеру.
Способность двигаться вернулась ко мне, и я сажусь. Озираюсь. Я сижу на полу в полутемной комнате, куда свет просачивается лишь сквозь занавешенные окна. Где же это мы?
Эггер усаживается на стул передо мной. На нем такая же униформа, как на всех остальных, чересчур новая, так что вряд ли это его старая полковничья униформа, сохранившаяся с тех времен, когда он еще не встал во главе семейного предприятия. Лицо у него слегка покраснело от солнца. Он упирается подбородком в гладкий черный набалдашник. Узнать бы, из чего этот набалдашник, а то Эггер вечно трет его, словно талисман. Эггер обращает на меня холодный умный взгляд.
— Где формула? — хрипло спрашивает он.
Наверное, простудился.
— Формула?
— Описание препарата, придурок. — Он произносит это спокойно, словно называя меня по имени.
Придурок? Я допустил какую-то ошибку?
— Но она же есть в отчетах, которые я отправлял Копферу, — растерялся я.
— В каких отчетах?
— В каких?.. Исследовательских отчетах по препарату АИД1, мы каждую неделю их отправляем и…
— «Анх»! — прошипел Эггер. — Я про «Анх» говорю.
Я смотрю на него, потом на вооруженных людей в комнате. Что здесь такое творится?
— «Анх»? — повторяю я, а мозг принимается искать закуток, в котором прячется это слово.
Эггер выжидающе смотрит на меня. И мой мозг наконец находит где-то внутри это слово. В ящичке, куда сложены мои детские воспоминания тех времен, когда я интересовался Египтом.
— Вы про иероглиф, обозначающий вечную жизнь?
Обожженное лицо Эггера краснеет еще сильнее. Он оборачивается к столу за спиной, на котором стоит непонятно для чего предназначенный прибор, похожий на персональные компьютеры, которые существовали до краха технологий. Эггер хватает какой-то предмет, стоящий возле прибора, и подносит к моему лицу:
