— Только чтобы точно установить, видели вы раньше жертву или нет. Нам это поможет.
Мы молча стояли, пока лифт опускался с тихим гулом — Питер говорил, что людям нравятся такие эффекты в фильмах про космос, хотя им стоило бы знать, что, если нет атмосферы, нет и звука.
На подвальном этаже мы прошли в новый коридор. Света было меньше, людей тоже. Потолок и температура — ниже. И тем не менее я вспотел. Руки стали влажными, сердце заколотилось быстрее.
Мы миновали пару дверей — Алуарис прикладывала к считывателю карточку, которая висела у нее на шее, — и внезапно оказались в ледяной комнате перед мужчиной в одежде хирурга. Голубая простыня на стальном столе, очевидно, закрывала тело. По тому, что этот человек был готов к встрече, и безмолвному кивку, которым он обменялся с Алуарис, я понял: они обо всем договорились заранее. А когда он сдернул простыню, как во время церемонии открытия, я заметил, что их взгляды направлены не на труп, а на меня. Другими словами, все это было устроено для того, чтобы посмотреть на мою реакцию. И наверное, из-за того, что я все понял, мне удалось сдержаться и, по крайней мере отчасти, скрыть изумление.
— Вид у вас потрясенный, — сказала Алуарис.
— Извините, — произнес я. — Я просто еще никогда не видел труп.
— Вы этого человека раньше встречали?
Я сделал вид, что задумался. Потом медленно помотал головой:
— Никогда. Извините.
Я ушел из полицейского участка, оставив адрес в Памплоне и пообещав сообщать о своих возможных перемещениях в следующие четырнадцать дней, пока не будет готов анализ ДНК. В такси по дороге на вокзал я смотрел на свои ладони. Они до сих пор тряслись.
Последний поезд в Памплону ушел, но я знал, что сейчас, во время Сан-Фермина, туда ходит полно автобусов. Но когда я подошел к кассе на автостанции, мне сказали, что все автобусы забиты, что ближайшее свободное место есть на очень ранний рейс завтра утром и тогда можно успеть к el encierro — забегу с быками. Я вышел на улицу и поймал такси. Спросил, сколько водитель возьмет за то, чтобы отвезти меня в Памплону. Он назвал неслыханную цену — таких денег у меня не было, — с сожалением пожал плечами, когда я попытался поторговаться, и сказал: «Сан-Фермин». Тогда я попросил его отвезти меня в Сан-Себастьяне куда-нибудь, где можно недорого переночевать, и он подождал, пока я куплю билет на автобус в 5:30.
Я побывал в двух гостиницах — в обеих сказали, что не только у них все занято, но и в других известных им гостиницах тоже. Я заплатил таксисту, и он высадил меня там, где жили мы с Питером. Хоть там был большой двухместный номер, он стоил не дороже, чем одноместные в тех гостиницах, где я побывал. Пока я стоял на заднем дворе, а владелец открывал дверь в свою квартиру, по нему не было заметно, что он меня узнал. Видимо, так бывает, когда каждый год видишь лица сотен новых гостей.
— Все занято, — только и сказал он.
Я объяснил, что номер, в котором я жил, всего час назад был свободен.
— Да, но гость смотреть его сейчас, — ответил он на ломаном английском.
— Я его беру, — услышал я знакомый голос у себя за спиной.
Я обернулся.
Рядом с женой владельца гостиницы стояла Мириам.
— На какой срок? — спросил владелец.
— Неопределенный, — ответила Мириам и посмотрела на меня.
— Perdón?
[15]
— Извините, — сказала она, не сводя с меня глаз. — Думаю, надолго.
— Не ожидала, что так скоро снова тебя увижу.
Мы шли вдоль широкой реки, пересекавшей город, — называется она Урумеа, как мне сообщила Мириам.
— Ты вообще ожидала, что снова меня увидишь?
Мириам позвонила матери, и они пришли к тому, что им не обязательно переезжать до завтра, поэтому сегодня я мог там переночевать.
— Раз ты говоришь, что ты лучший друг Питера, то да.
— Говорю? — Я улыбнулся. — По-твоему, настоящий лучший друг не станет признаваться в любви девушке друга.
— Я не девушка Питера.
— Или его избраннице.
— Мне не нравится, что меня выбирают.
— Но возможно, на этот раз они правы — голоса, которые шепчут тебе на ухо, что тебе, несмотря ни на что, повезло и не стоит тратить слезы. Питер — хороший парень. И вполне обеспеченный, чтобы помочь вам с мамой.
Она остановилась, повернулась к реке и посмотрела на другой берег.
— Не все так просто.
— Знаю. Ты несешь ответственность не только за себя, но и за маму. Моральная дилемма. Если вы примете его помощь, тебе придется дать ему надежду, что между вами может что-то быть. Следовательно, тебе придется соврать.
— Почему «соврать»? — Она хмыкнула. — Я же не могу сейчас знать, полюблю я его или нет.
— Почему же, знаешь.
— Да ну?
— Потому что ты любишь меня.
Она рассмеялась, помотала головой и снова пошла вперед. Я тут же оказался рядом с ней.
— Любишь, — сказал я. — Просто, судя по всему, еще этого не знаешь.
— Знаешь, в чем разница между вами, западными людьми, и нами? Мы все проглатываем романтические книги и фильмы, но вы считаете, что это правда.
— Может быть. Но иногда случается действительно правдивая история — эта как раз такая.
— Сколько девушек ты таким образом использовал, Мартин?
— Парочку. Я их не обманывал, но ошибался — это были не такого рода истории. На этот раз я не ошибаюсь. Мы не ошибаемся.
— Мы? Ты ничего обо мне не знаешь, Мартин. Ты осознаёшь, сколько времени мы знакомы?
— Нет. Я об этом думал, но не знаю. А ты знаешь?
Она замедлила шаг. Затем и вовсе остановилась:
— Ты о чем?
Я пожал плечами:
— С тех пор как я увидел тебя в первый раз, как я поговорил с тобой, меня не покидает ощущение дежавю. Как будто все, что сейчас происходит, уже происходило.
— Вот как? Что же сейчас случится?
— Сейчас ты меня об этом спросишь, а я отвечу, что фора у меня невелика — все равно что петь песню, но не помнить слов, когда про них думаешь, — ты просто знаешь, что слова сами придут к тебе в нужный момент; нужна только музыка — она тебя и направит. И я узнал, что это скажу, как раз перед тем, как сказал.
— Фигня, фигня. — Она замахала рукой. — Это все отговорки. Дай конкретный пример.
— Сегодня ночью мы будем спать вместе.
— Размечтался! — воскликнула она, замахнувшись на меня.
— Нет, я не про это. В одежде. Мы даже не поцелуемся.
